Оставив машину возле магазина, мы отправились по тропинке и
вскоре вышли к кирпичному дому, окруженному забором, который в нескольких
местах завалился и в целом выглядел как-то неубедительно. Калитки мы не нашли,
поэтому Женька, углядев очередную прореху в ограждении, внедрилась на чужую
территорию и зычно крикнула:
— Хозяева…
Немедленно из-за угла дома появился упитанный ребенок лет
десяти, вихрастый, веснушчатый и очень деятельный. Взглянув на нас, он кивнул и
спросил, понизив голос:
— На ту сторону хотите?
— Хотим, — пребывая в некотором недоумении,
ответила Женька.
— Сто рублей, — вторично кивнул ребенок.
— Сто рублей? — скривилась Женька. — Это что
ж за расценки? В Питере за такие деньги целый час на катере катают.
— Вот и двигайте в Питер, — пожал плечами отрок,
посмотрел на нас и добавил:
— Здесь всего две лодки, батина да еще у Витьки. Но у
Витьки лодка с пробоиной, и залатал он ее кое-как. Неизвестно, доберетесь ли до
берега.
Узнав о такой перспективе, Женька поскребла в затылке и
печально сказала:
— Ладно, вези за сотню.
— Через час подходите вон к тому месту, — ткнул
отрок пальцем куда-то вниз, — и ждите. Я как освобожусь, сразу подойду.
Мы вяло согласились и побрели прочь. Деятельный ребенок,
выждав полминуты и, как видно, придя к выводу, что мы с Женькой выглядим
достаточно придурковато, крикнул:
— Тетя, вы б аванс дали.
Не оборачиваясь, Женька показала ему кукиш.
— Через час, — напомнил мальчишка, а я покачала
головой:
— Что делается… такой маленький…
— И уже бизнесмен, — подсказала Женька. — И
это в глубинке. Да, не истощилась еще земля русская на самородков.
— Самородка бы ремнем не помешало…
— Ремнем непедагогично, — вздохнула Женька. Я
оглядела окрестности и спросила:
— Чем займемся?
— Надо машину пристроить, — опять вздохнула она, а
я нахмурилась, очень возможно, что расценки здесь столичные и за стоянку
автотранспорта нас обдерут как липок.
Тут взгляд мой упал на церковную колокольню, и я предложила:
— Давай в церковь заглянем. — Женька смотрела
выжидающе, а я продолжила:
— Местному батюшке должно быть что-то известно о
нечистой силе.
Если она тут есть, логично обратиться к священнику.
— Точно, — согласилась Женька, и мы направились к
церкви.
Божий храм, недавно отремонтированный, был обнесен невысокой
металлической оградой. Слева находились хозяйственные постройки, справа
открывался прекрасный вид на реку, луг и лес, который отсюда казался совершенно
непроходимым, девственная природа, да и только.
Церковь была закрыта, возле хозяйственных построек стоял «Москвич»
с поднятым капотом, и мы побрели туда. Поблизости от машины людей тоже не
оказалось, мы деликатно покашляли, в сарае наметилось какое-то движение, я в
него заглянула и увидела священнослужителя, который торопливо что-то прятал в
стеклянной банке. В сарае попахивало табаком, но я на это вряд ли бы обратила
внимание, если бы не излишняя суетливость батюшки. Он повернулся, увидел меня,
пробормотал: «Тьфу, пропасть», — и нахмурился, после чего шагнул
навстречу, степенно поздоровавшись, а я сделала вывод, что батюшка прятался в
сарае с намерением предаться пороку, то есть покурить в тишине и спокойствии,
но наше появление всю малину ему испортило.
— Здравствуйте! — радостно завопила Женька.
Батюшка вздрогнул, после чего поздоровался повторно, а я принялась его
разглядывать.
Лет ему было не больше тридцати, высокий, довольно
деликатного телосложения, он изо всех сил старался выглядеть солидно. Этому
сильно препятствовал тот факт, что лицо батюшки солидностью похвастать никак не
могло, так как он был конопат, рыжеватые волосы густотой не радовали, бороденка
тоже не впечатляла. По этой причине или по какой другой глаза священника имели
страдальческое выражение.
— Простите, что побеспокоили, продолжала излучать
сияние Женька и полезла в сумку за своим удостоверением. — Мы из газеты…
Тут из-за церкви появилась старушка в белом платочке и
крикнула:
— Отец Сергей…
Тот недовольно махнул рукой, и бабку как ветром сдуло, из
чего я сделала вывод, что, несмотря на забавную внешность, батюшка держит
паству в строгости. Он заглянул в Женькино удостоверение, кивнул, но продолжал
хмуриться, как видно, очень переживал, что мы застукали его за неблаговидным
делом.
— Это Анфиса, — немного невпопад заявила Женька,
ткнув в меня пальцем.
— Мое имя вы видели, то есть…
— Отец Сергей, — влезла я, — мы к вам вот по
какому делу. В редакцию пришло письмо от жительницы деревни Липатове.
Лицо отца Сергея скривилось, точно от зубной боли. Думаю,
батюшка бы плюнул в досаде, но сдержался и только спросил с отчаянием:
— Игнатова писала?
— Игнатова, — кивнула Женька.
— Все никак не угомонится, — вздохнул отец Сергей.
— Что, часто пишет? — проявила интерес Женька.
— Часто. И помногу. Владыке три письма отправила. Даром
что до почты никак не доберешься, она внука за тридцать километров посылает, а
его и за десять метров отпускать нельзя, потому что… Сами увидите… Одно
беспокойство всей округе.
— А на что Игнатова владыке жаловалась? — спросила
Женька.
Батюшка недовольно взглянул на нее и не без язвительности
спросил:
— А в газету на что?
— На нечистую силу, — брякнула я. Батюшка закатил
глаза с досады и тяжко вздохнул, а подружка ткнула меня локтем в бок.
— Вот что, пойдемте в дом… присядем, — без особой
охоты предложил отец Сергей, и мы гуськом по песчаной тропинке обогнули церковь
и вышли к добротному дому с резным крылечком, на котором в настоящий момент
сидела старушка в платочке. При нашем приближении она вскочила, а батюшка
сказал:
— Евдокия, напои гостей чаем.
— Не беспокойтесь, — затараторила Женька, но
батюшка был непреклонен, и вскоре мы устроились на веранде за круглым столом,
украшением которого был медный самовар.
