Она кивнула одному из апоскамов. Тот с готовностью развязал мех и вытряхнул на парусину с десяток отблёскивающих жестью металлических банок.
– Не стесняйтесь, друзья мои, – ободрила Леприца. – Саморазогревающиеся консервы. Тушёнка из курицы, гречка… Так. А тут у нас что?
В следующем мехе был хлеб. Обычный армейский хлеб. Пахнущий плесенью и прогорклым сыром.
– Чай, кофе, капучино? – вновь обратилась Леприца к Битоку.
– Чинзано! – насмешливо ответил Биток.
Леприца кивнула апоскаму, всё ещё удерживающему нераспечатанный мех. Тот немедленно принялся разливать содержимое по кружкам.
– Только осторожнее, ребята, – предупредила Леприца. – Это не ваша перебродившая брюква…
– Спирт? – уточнил Биток, принюхавшись.
Кто-то у соседнего костра громко закашлялся. Раздался дружелюбный смех. Звуки сильных ударов по спине…
– Только не налегайте, – предостерегла своих апоскамов Леприца. – Думаю, нам этим пойлом ещё несколько раз вечеринку обнести придётся…
– Леприца – величайшая из достойных! – провозгласил Ретоп несколько минут спустя.
– Ну да, – спокойно откликнулась Леприца. – Наверное, именно поэтому один из вас ещё до утра меня предаст…
5. Борт катера «Лидор» (не канонизирован)
Армия не знает ненависти.
Только справедливое возмездие неприятелю за препятствия к исполнению поставленной задачи.
Армия не знает любви.
Только вера и взаимовыручка личного состава.
Устав Внеземелья. Истины
На третьи сутки карантина в два часа ночи Леприца поняла, что в герметичном боксе изолятора она не одна. Не ревела сирена, и не вспыхивали оранжевые проблесковые маяки – сигнализация никак не отметила появление Битока.
Вернулся кошмар, который, казалось, навеки остался в прошлом.
– Карантин? – Губы Битока презрительно скривились. – Так-то экипаж отблагодарил тебя за сговорчивость?
– Биток? – спросила она.
Сержант знакомым движением пригладил роскошные волосы на месте фиолетовой плеши и красивой улыбкой обнажил белоснежные зубы:
– Что? Не похож?
– Славное личико, – улыбнулась Леприца. – Я вижу наги за ценой не постояли.
– Награждают не наги, – напомнил Биток. – Смерты сами выбирают достойных.
Леприца отложила книгу и кивнула Битоку на койку напротив своей:
– Присаживайся.
– Спасибо, командир, – койка скрипнула под весом его тела. – Что-то я не пойму, ночь тут у вас, что ли?
– Ночь по бортовому времени, – ответила Леприца. – Это имеет значение?
– Да как-то не привык по ночам кушать, – пожаловался Биток. – А у нас там полдень. Может, составишь компанию? В смысле пообедать?
– Почему нет? Разносолами, сам понимаешь, в карантине не балуют.
Биток вскочил, поставил тумбочку между койками и подошёл к лабораторному шкафу.
– Так. Пожалуй, это нам подойдёт…
Он принёс высокий фарфоровый кристаллизатор, поставил его перед Леприцей и вернулся к шкафу. Леприца не удержалась и приподняла крышку кристаллизатора: в лицо дохнуло паром и запахом печеной курицы.
– В ананасовом соусе, с грибами и анчоусами, – сказал Биток, возвращаясь на своё место.
В руках у него была колба с ярко-жёлтой жидкостью и два мерных четвертьлитровых стакана. Сержант поставил посуду на тумбочку рядом с кристаллизатором, уверенно наполнил стаканы и отставил колбу в сторону. Леприца обратила внимание, что уровень жидкости в колбе не понизился.
– Приятного аппетита, – сказал Биток.
– И всё-таки, сержант, как ты?.. Здесь?
– Той же дорожкой, лейтенант, – спокойно глядя ей в глаза, ответил Биток.
– Но мы уже двое суток в подпространстве, – заметила Леприца. – И у меня от достоинства – ничего, а ты, я вижу, вполне свеж…
– Это потому, что твоё достоинство от любви, а у меня оно от ненависти. Как я тебя предал, аборигены сложили два и два и сообразили: что я – это Сатана и есть. Пришёл, значит, в их мир с рожей поганой, а чтобы отвлечь внимание, подвесил свой зуб на небе. Потом тебя околдовал, чтобы ты дворец царика порушила, а как ты в себя пришла – предал. Самым что ни на есть гнусным образом. Так что ненависть ко мне всепланетная, и посильнее любви к тебе будет…
– А почему так долго?
– Да всё из-за друга нашего, Корнелиуса, – Битокзадумчиво поиграл стаканом, глядя, как жёлтая жидкость тягуче и неохотно пыталась поспевать за движениями стенок ёмкости. – Цитадель его и впрямь глубока, и узилищ много…
– И зачем он тебе был нужен?
– Так ведь спор у нас с ним неоконченным вышел, командир. У кого фантазии крепче…
– И как? Он согласился с твоей победой?
Стакан в руках Битока замер.
– Не знаю, – неуверенно сказал сержант. – Ну он так… кивнул. Вроде бы согласен.
– В том смысле, что говорить уже не мог? – безжалостно уточнила Леприца.
– Ну да. Попробуй что-то скажи, когда полный рот шерсти…
– Ага… – Леприца уже без всякого аппетита взглянула на курицу. – Ну а сюда зачем пожаловал? Составить мне компанию в карантине?
– Нет. Предложить вернуться на планету. Задачу-то мы не выполнили: архипелаг, разлом на континенте… Кроме того, сдаётся мне, командир, что провести остаток жизни в качестве подопытного кролика – сомнительное удовольствие.
– Я уже думала об этом. Что может быть противней? Когда ценность твоя не в том, что ты можешь, а в том, что имеешь: в костях и мясе. Как топ-модель…
– Только топ-моделям хоть иногда пытаются доставить удовольствие… – подсказал Биток.
– Ты не ответил, – напомнила Леприца. – То, что мы оба теперь «с душком», навечно будет записано в личном деле. Мы теперь пожизненно в карантине…
– Я в этом не уверен. Файлы компьютера я уже почистил. Всё, что комп «помнит», – это то, что оставил десант по его просьбе на поверхности. Что же касается «галлюцинаций» экипажа относительно твоего… гм, необычного прибытия на борт… Они будут молчать, командир. Если не хотят сами до веку сидеть под наблюдением.
– Наш челнок…
– Всё восстановлено, командир, даже огнетушители… – Биток погладил ладонью лицо. – Как задание выполним, сами выйдем на орбиту и будем дожидаться АСС.
– Но смерть пластика…
– Пластик денатурирует под воздействием экстрасенсорики варваров, командир. – Биток глянул на пластиковый переплёт книги Леприцы, и тот влажно заблестел, съёживаясь и морщась, расплываясь большим чернильным пятном. – Но мы-то цивилизованные люди? Когда знаешь причину, легко предотвратить следствие.
