Он отвёл взгляд в сторону. Переплёт книги тут же принял обычный вид.
– Но как же мы вернёмся, Биток? – Леприца сделала едва заметное ударение на слове «мы». – Нагия не позволяет перемещать кого-то, да ещё из подпространства…
– Это потому, что смерты до знакомства со мной не знали, что такое ненависть. По всей видимости, ненавидеть меня у них лучше получается, чем тебя любить…
– Впрочем, как и у нас, – задумчиво сказала Леприца. – Так что? Полетели?
– Ну нет, командир, – заулыбался Биток, запуская руки в фарфоровый кристаллизатор к курице. – Не знаю, чему там у вас в академии учат, а у нас на флоте еду не оставляют…
РЕМИССИЯ ЭПИЦЕНТРА
Вождь лежал в болоте, как бросовая чурка на забытом лесоповале. Вокруг копошились люди в серых бурнусах. Отсюда, с пригорка, они казались сонными жуками, слепо тыкающимися в тело поверженного колоса.
Правая рука, указывающая кратчайший путь к коммунизму, была отломана и валялась неподалеку двумя кусками: плечо и предплечье – будто железнодорожные вагоны под углом друг к другу.
«Козырёк кепки, наверное, тоже сломался», – подумал Роман.
Рядом шумно перевёл дыхание Людвиг.
– Плохо дело, инструктор! – негромко сказал он.
Заместитель по идеологии франкфуртского крайкома выразился точнее:
– Полный крендец, товарищи. Может, спишем на ветер?
Роман непроизвольно повернул голову к постаменту.
– Ага! – подхватил Людвиг. – Две тысячи тонн вырвало с удерживающей арматуры и отнесло на тридцать метров, как лист по осени…
Зам по идеологии ссутулился и зябко потёр руки:
– Но доложить что-то нужно? Почему не придумать версию, чтоб без последствий?
– «Последствия»? – усмехнулся Людвиг. – Прошляпили вы разъяснительную работу, товарищ Нойманн. Уроды забыли о своей ответственности за жизнь ни в чём не повинных людей.
Алфонза Нойманн съёжился ещё больше. Он засунул руки глубоко в карманы плаща и сразу стал похож на испуганную птицу перед стремительным разбегом.
– Кто такие? – спросил Роман, кивнув в сторону серых бурнусов.
– Персонал радиаметцентра, – хрипло ответил Нойманн, – проверяют радиационное оборудование по высоте памятника… прошу прощения, теперь по его длине.
Роман глянул на небо: частые облака торопливо скользили в бледно-голубой вышине. Временами проглядывало солнце, и тогда огромное, до горизонта, поле, поросшее чахлыми деревцами и округлыми островами кустарников, становилось летним и радостным. Роман вспомнил о спутниках-шпионах, подумал об ухмылках наблюдателей, разглядывающих поверженную реликвию, и от этих мыслей на душе стало гадко и муторно.
– Вождя прикрыть брезентом и выставить охрану, – распорядился он. – Собрать мозгляков-подвижников и привезти сюда. Не отпускать, пока не поднимут. Потом прогнать всех через полиграф. Процедура стандартная: «делал – не делал», «мог, но не хотел», «хотел, но не мог», был ли за границей, а если был, почему вернулся…
Алфонза угодливо улыбнулся ископаемому анекдоту и суетливо выдернул руки из карманов. Блокнот, карандаш… преданный, полный служебного рвения взгляд, готовность ловить каждое слово.
– Лакей, – внятно произнёс Людвиг.
– Что?
– До отмены религии лакеи в аду по углям бегали. Босиком!
– Подвижниками будет заниматься Людвиг, – сказал Роман, – А вы, товарищ Нойманн, отправите телеграмму в Москву. Никаких эмоций, только факты: осмотр местности, состояние монумента, список принятых мер.
Нойманн убедительно изобразил понимание, но Людвиг потребовал пояснений:
– Материалы…
– Материалы занесёшь в гостиницу. У меня через час встреча со вторым секретарём, наверняка позовёт обедать. Так что остаток дня каждый сам по себе. Протоколы допроса с актами полиграфа мне на стол.
– Может, сразу к Первому? Дело резонансное… – Людвиг кивнул в сторону опрокинутого монумента.
Роман тяжело вздохнул и вместо ответа уставился Людвигу в переносицу.
– Мне только уточнить… – опустил глаза Людвиг: – Почему думаешь, что вандал окажется среди рекрутов? Он же, вражина, наверняка на дно уйдёт, затаится.
– Нет. Вандал не для того пакость делал, чтобы таиться. Напротив, теперь его время. Он постарается быть в гуще событий. Так что бери автобус, две-три машины оперативников и шуруй по списку. Чтоб сдвинуть такую глыбу, нужна приметная сила. Вандал на учёте… он обязательно должен быть на учёте. В противном случае поднимем вопрос о ротозействе местных товарищей на Пленуме республики!
Нойманн задумчиво изучал записи в блокноте, делая вид, что не слышит.
– …Задачу уродам поставишь после того, как всех соберёшь. Не забудь включить камеры. Каждую рожу крупным планом! В порядке изучения реакции на сообщение о поваленном памятнике.
– Дирижабль! – воскликнул Алфонза. – Это мог быть дирижабль! Заблудился в тумане и столкнул вождя с постамента.
– Две тысячи тонн, – напомнил Людвиг. – Где следы крушения? Где вообще хоть какие-нибудь следы?!
Роман присмотрелся к постаменту – золотая надпись показалась чересчур длинной. Не веря глазам, двинулся к пьедесталу. Помощники, зашуршав плащами, пошли следом.
– Вот они, твои «следы», – сказал Роман, не оборачиваясь. – Читайте, мать вашу…
Он потянулся ладонями к поверхности куба. Композит был «тёплым», но не «горячим». Над первой буквой, написанной ядовито-жёлтой краской, излучение показалось менее интенсивным.
На опустевшем постаменте с погнутыми обломками арматуры значилось: «ЕЛЕНИН».
* * *
Желания имеют свойство исполняться в самый неподходящий момент и самым отвратительным способом. Ведь только вчера мечтал о громком деле. Чтоб на контроль ЦК… чтоб в самой Москве знали! Допрыгался! Домечтался. Памятник подняли, но лицо вождю не умыли и кепку не поправили – берет какой-то, а не кепка. Руку приделали с той же поспешностью: позабыв очистить от грязи.
Фотографию неумытого и нечистого на руку вождя отправить в столицу Роман не решился. Ограничился скупым отчётом: «Последствия вандализма ликвидированы, веду расследование». Из метрополии пока не тормошили – были заняты подготовкой к Параду. Выволочку за грязь на лице Партии Нойманн уже получил: в ногах валялся, обещал завтра с утра всё доделать. Сделает, куда денется… не это тревожило инструктора.
Не это.
Изучив видеозаписи задержанных кинетиков, Роман не нашёл характерных признаков агрессии и удовлетворения. Никто из уродов не полагал «дело сделанным» и «задачу решённой». Так или иначе, недовольными были все, и полиграф подтвердил это – деструктивная асоциальная публика. Но лжи не было: подвижники монумент не валили, хотя идея им понравилась.
