— Пытаюсь. — Патоцко шевельнул плечами. — За мою бытность тут в качестве смотрителя, что только выслушивать ни приходилось. Иногда такой бред несли, что сомневался, разумный ли человек, или из желтого дома сбежал.
— Желтый дом? — не понял я.
— Желтый, — кивнул Камал. — Из мягкого камня дом, что с каменоломен везут. Сначала думали дома строить, но крошится. Потом один умный решил наделать облицовочного камня и не нашел лучшего объекта для экспериментов, чем больничка для психопатов. С тех пор его так и зовут — желтый, а камень разве что на свинарники пускают. Ну кому, спрашивается, охота, чтобы твое родовое гнездо выглядело как дурдом? Цвет-то тот же, а этого вполне достаточно. Загубили материал по глупости. Вы вот что мне лучше скажите, какого рода чудеса искать пытаетесь?
— Самого разного, — улыбнулся я. — Такие чудеса, чтобы люди, скажем, с неба падали, по воздуху летали, или там из мертвых восставали. Подойдут мудрецы, предсказывающие извержения вулканов, погоду, уровень осадков. Можно также материал глянуть по птицам из железа, странным кораблям без парусов, что по морю ходят, и предметах, что в небеса с земли унести могут.
— Экая задача, — покачал головой гигант. — Давненько мне такого не подбрасывали. Похвастаюсь, перечитал я тут рукописей много, но не все. Жизни не хватит все в голове уместить. Что-то похожее вроде попадалось, но придется подождать.
— Могу ли я чем-то помочь? — поинтересовался я.
— Не стоит. — Указав мне на дверь, ведущую в кабинет, он удалился куда-то в глубь хранилища.
На жесткой лавке, в окружении подсвечников и паутины, пришлось ждать часа два, а то и больше. Я даже начал жалеть, что отпустил Зимина караулить барона. Так бы хоть словом перемолвились или в карты сыграли. Чем черт не шутит. Тут же сиди и пялься в потолок, пока смотритель рыщет в поисках нужных мне свитков по пыльным полкам дальнего хранилища. Пыли там, небось, горы. Хохма такая вспоминается. Будто разговаривают два приятеля, и один пытается втолковать, что после смерти человек ни во что иное кроме пыли этой не обращается. Второй же отвечает, что если все правда, то под его кроватью как минимум два покойника.
Ну что сказать? Бездарно я провел эти два часа. Не поспоришь. Сначала сидел просто, пытаясь устроиться на деревянной лавке с максимальным удобством, да только ничего у меня не вышло. Мастер, делавший это орудие пыток, будто нарочно расстарался с таким расчетом, чтобы причинить посетителю библиотеки как можно больше неудобств. Может, специально было задумано, чтобы ученые мужи, углубившись в свои теоретические исследования, не забывали о течении времени. Сидеть на лавке, при общей внешней её ровности и удобности, больше сорока минут оказалось практически невозможно. Тело будто вопило, сопротивляясь всеми клетками подобному положению. Заставляло встать, двигаться, действовать.
Решив, что дольше сидеть не имеет смысла, ваш покорный слуга принялся мерить кабинет шагами. Пять в длину, три в ширину. Не банкетный зал, конечно, но чтобы умную книжку почитать, хватит с лихвой. Хотел выяснить объем комнаты, но не стал, а вот количество огарков, в хаотичном порядке разбросанных по комнате, посчитал, и чем больше наблюдал за ними, тем более осмысленным казался этот разброс. Под конец второго часа я уже просчитывал закономерность и готов был доказать на деле, что все свечные останки в этой комнате расположены в гармонии и строгом порядке, пока наконец меня не отвлек звук открывающейся двери.
— Ну, слава богу… — Издав вздох облегчения и почувствовав, как безумие от вынужденного бездействия в ограниченном пространстве начинает отпускать, я с благодарностью принял из рук смотрителя увесистый том, заботливо обернутый вощеной бумагой.
— Вот, — пояснил Камал, — пожалуй, то, что нужно. Обращайтесь с фолиантом трепетно, будто это ваш новорожденный сын. Древность его не могут определить ученые всего королевства.
— Откуда он? — Я с уважением глянул на пудовую книгу.
— Западный предел, — пояснил смотритель. — Найдена в развалинах старинного храма давно погибшего народа. Ни один язык из ныне существующих на тот, что в фолианте, не похож. Присутствие его в библиотеке мы особо не афишируем, так как нет нужды. Вы, может, десятый, кому честь выпала его в руках подержать.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Вы не представляете, что это для меня значит.
— Представляю, — смотритель улыбнулся мне в ответ. — Коли такая подпись на разрешении, сложно недооценить желание. Вам что-нибудь еще понадобится?
— Разве что пара свечей.
— Тогда я принесу свечи и посмотрю еще что-нибудь из нужных материалов.
— Спасибо, — кивнул я, наблюдая, как захлопывается дверь за широкой спиной Патоцко.
Что я хотел выяснить, просматривая этот старинный фолиант на незнакомом языке? Языковедом я не был, скорее наоборот. Если бы не камень ментора, то и сейчас бы разговаривал, коверкая слова и неправильно расставляя ударения. Вздохнув, я перевернул первую страницу и расплылся в счастливой улыбке. Язык тут был мне хорошо известный, русский язык. Несколько странноват, несколько нетрадиционен, но читать я мог без труда.
«Бортовой журнал спасательного челнока „Ястреб-4“» — значилось на первой странице.
Катастрофа, развернувшаяся на страницах бортового журнала, хранившегося в запасниках королевского хранилища как древний фолиант, достойна была по меньшей мере экранизации. При ближайшем рассмотрении страницы в журнале оказались из тонкого пластика, а буквы как будто вытравлены с использованием паяльника и чернил. Фолиант можно было бы забросить в стиральную машину, и после отжима на тысячу оборотов он вряд ли стал бы выглядеть хуже. Старая добрая капитанская привычка всегда и везде вести бортовой журнал не исчезла даже с приходом высоких технологий, потихонечку, медленно, но верно вытесняющих своего хрупкого бумажного конкурента.
В первой записи бортового журнала значилось:
«Я, командир исследовательского судна „Новая Гвинея“, Мартин Шон, беру на себя командование спасательным челноком „Ястреб-4“ третьего сентября четыре тысячи девяносто восьмого года.
Десять часов назад „Новая Гвинея“ была подвергнута вероломному нападению со стороны арторианского боевого шлюпа, а так как она являлась лишь исследовательским судном, имеющим пассивную защиту, то была подбита и рухнула в океан.
На счастье или на беду, но до челнока успело добраться четверо членов экипажа, а именно: Сергей Мартынов — астронавигатор, Николь Балтисон — физик-ядерщик и Денис Прокотько — робототехник. Остальные члены экипажа мертвы с вероятностью в девяносто семь процентов».
История человечества, а это было именно человечество, можно было не сомневаться, потрясала и ужасала. Как я смог почерпнуть из бортового журнала, серьезные исследования по освоению и колонизации космоса закончились в трехтысячном году, после чего большая часть людей переселилась во внешние колонии на Марсе, Луне и ряде других планет и спутников. Выйдя в космос, люди нашли не только новые знания, но и нового врага, расу арторианцев, далеких предков людей, значившихся во всех хрониках как Предтечи. Первые гуманоиды оказались беспощадными и беспринципными и не позволили своим молодым сородичам беспрепятственно покорять просторы галактики. Они даже не вступили в диалог, не отозвались на предложение мира. Просто атаковали. Арторианская армада вошла в Солнечную систему с одной лишь только целью. Уничтожить.
