– Прагматик, – быстро ответил Игрок. – Эгоист, себялюбец… Он будет жить для себя, его вполне устроит его собственное благополучие, ему будет наплевать на судьбы остальных. Он создаст себе комфортные условия, уютный мирок для него самого. Что, в конце концов, ему нужно? Бабы? Жратва? Что еще? Чувство собственной значимости, которого вы начисто лишены? Вы полагаете, что он станет перестраивать мир, менять историю? Нет и нет. Он ленив, помимо всего прочего.
– Идеальный руководитель, – с иронией сказал Орлов.
– Вот! – воскликнул Игрок. – Вот именно! Вы поняли. Именно руководитель. В качестве исполнителя такой человек страшен, в качестве мелкой сошки он будет глотки рвать, лить кровь и рушить судьбы, лишь бы забраться на самый верх. А вот наверху он станет просто душкой… Как вам моя теория?
– Воняет от вашей теории.
– Не без того… А как иначе? Иначе – нельзя. Теория воняет, но на практике… на практике мы ее припудрим, надушим… Да и зная прекрасную особенность человеческого носа, мы можем быть уверены – через несколько минут мы привыкнем к этой вони и перестанем ее замечать. Кстати… – Игрок печально вздохнул. – Сделайте мне подарок, дорогой Даниил Ефимович…
– Какой?
– Подарите мне свой пистолет. Тот, что у вас в правом боковом кармане пиджака. «Браунинг», если не ошибаюсь?
– Это мое оружие…
– Если ровно через минуту ваше оружие не станет моим, то наша договоренность будет расторгнута. Вы готовы к этому? Прикиньте, что на ваше место я найду другого человека… У меня даже есть кандидат.
– Прагматик?
– И эгоист, будьте уверены. – Игрок взял со стола салфетку и бросил ее на колени Орлову. – Оружие, пожалуйста.
Орлов достал из кармана пистолет, завернул его в салфетку и передал Игроку.
– Вот и замечательно, – резиново улыбнулся Игрок, перекладывая пистолет себе в карман.
– Вы понимаете, что может возникнуть необходимость…
– Вы очень надеетесь, что такая необходимость может возникнуть, Даниил Ефимович. Вы собирались поставить меня перед неизбежностью выбора – рискнуть всем и убрать неприятного вам человека или позволить ему… А вот, кстати, и он… – Игрок налил себе в бокал вина. – Если, паче чаяния, такая необходимость возникнет, то я либо сам все сделаю, либо верну вам ваш «браунинг».
20 апреля 2012 года, Уфа
Торопов закрыл глаза; ему казалось, что солнце, отражаясь от носков начищенных сапог Нойманна, раскаленным прутом ударило в зрачки. Как он не заметил этих сапог сразу? Там, во дворе…
Да, длинный плащ, но ведь сапоги трудно спутать с ботинками или туфлями… Не обратил внимания? А если бы обратил? Если бы заметил необычную обувь – закричал бы?
Побежал бы прочь?
Гестапо…
И ведь не пистолет теперь пугал Торопова больше всего, не нож, украшенный готической надписью, а спичка в руке у штурмбаннфюрера. Обычная спичка. И шутливый тон Нойманна. И насмешка во взгляде Краузе.
Торопов открыл глаза – Нойманн стоял перед ним, заложив руки за спину и перекатываясь с носка на каблук и обратно. Голову немец чуть склонил к правому плечу и, казалось, с интересом рассматривал Торопова. Как скульптор перед каменной глыбой… перед древесным стволом, из которого предстояло вырезать нечто… Боже, вырезать…
И что странно, мелькнуло где-то в мозгу Торопова, где-то глубоко-глубоко, в темноте… Торопов даже не сразу осознал, что именно проплыло над самым дном его разума.
Откуда здесь гестаповцы? Здесь, в глухомани, в российской глубинке, в Уфе… Через шестьдесят семь лет после войны… Появились и ведут себя, будто имеют на это право, будто время не властно над ними. Будто это нормально, когда гестаповцы вот так, запросто, хватают ни в чем не повинного человека… А он не виноват ни в чем! Ни в чем! Нельзя, в самом деле, творить такое только за то, что Торопов писал на сайте… на сайтах… Нельзя!
Краузе стащил с себя куртку, бросил ее на прошлогоднюю хвою, устилавшую пространство между деревьев, тоже остался в черном мундире. На ремне – кобура. Расстегнутая кобура.
Водитель взял из машины «шмайссер» и отошел за деревья, туда, откуда приехал микроавтобус. «Шмайссер», упрямо повторил про себя Торопов, наплевать ему на то, что сам неоднократно по этому признаку уличал оппонентов в Сети в незнании истории и материала. Какая, на хрен, разница?
– Сколько вас заброшено сюда?
Торопов не сразу понял, что это у него спрашивает Нойманн. А еще не понял вопроса. Что значит – заброшено?
– Я не понимаю… – тихо сказал Торопов. – О чем вы?
– Ответ неверный! – радостно сообщил Краузе, шагнул вперед и ударил. – Неверный ответ.
Кулак врезался в солнечное сплетение Торопова, мир вокруг качнулся и стал меркнуть. Темнота поползла откуда-то из-за спины, заливая поляну, деревья, небо и солнце.
– Не спать! – крикнул Краузе, и его ладонь хлестнула Торопова по щеке. – Не спать!
– Я… не понимаю… вас… Вы меня с кем-то путаете… – еле слышно прошептал Торопов, все силы у него уходили на то, чтобы дышать и устоять на ногах. – Я хочу ответить, но я не понимаю…
– Ладно, – кивнул Нойманн. – Попробуем по-другому. Имя? Фамилия? Возраст?
– Андрей… Андрей Владимирович Торопов… – Мир вокруг перестал раскачиваться, говорить стало легче. – Тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения…
– Коммунист?
– Нет! Нет, что вы! – выкрикнул Торопов.
– И даже не были комсомольцем? – с усмешкой осведомился Нойманн. – Как же вы в НКВД смогли поступить?
– Я не вступал в НКВД! Я… Да. – Торопов бросил быстрый взгляд на Краузе и зачастил торопливо: – Да, я был комсомольцем… был. Тогда все были комсомольцами… Нас заставляли… Тогда ведь всех заставляли, вы же должны и сами помнить…
Торопов осекся, сообразив, что если немец и вправду гестаповец, то откуда ему это помнить? А сумасшедший Краузе может вообще решить, что это издевательство над ними, над их начальником… И снова ударит.
Не нужно меня бить. Не нужно!
– Всех, кто достигал четырнадцати лет, записывали в комсомол. – Торопов заискивающе улыбнулся, пытаясь поймать взглядом глаза Нойманна. – Как в гитлерюгенд. Ну, почти…
– Предположим, – кивнул Нойманн. – Предположим… Как вы смогли проникнуть в это время? Метод? Аппарат или через воронку?
– Что? – не поверил своим ушам Торопов.
Ему показалось… Показалось, что штурмбаннфюрер сказал «проникнуть в это время»… Показалось ведь? При всем безумии происходящего эта фраза просто не могла прозвучать. Не имела права.
Что значит – проникнуть в это время? Гестаповец полагает, что Торопов… Нет, чушь, конечно, это Торопов ослышался. Или Нойманн просто провоцирует его, желает получить повод для нового удара… Хотя, зачем ему повод для этого? Достаточно просто взмахнуть рукой… или двинуть коленом… Или просто кивнуть чокнутому Краузе и отойти в сторону…
