– Вы за своими словами следите, товарищ лейтенант, – зло оборвал особиста комиссар полка. – Или вы серьезно полагаете, что на временно оккупированной врагом территории семье командира Красной Армии было бы лучше, чем у нас в тылу?
Лейтенант не ответил, он смотрел в глаза Костенко, потом попятился, натолкнулся на стол, сложенный из ящиков, и чуть не упал.
– Ладно, – сказал комполка, понимая, что толку от разговора не будет. – Все, закончили болтовню. Ты что собираешься делать дальше, товарищ лейтенант?
– У меня приказ доставить гражданина Костенко в штаб фронта. Костенко и его семью…
– Как думаешь доставлять? – спросил комполка. – Мы уже полчаса как должны были отсюда убраться. Личный состав убыл, только мы с тобой остались. И машина у меня одна, уж извини. И даже телеги у меня для тебя нет. Пешком поведешь капитана? И детей его потащишь?
– Ну… Мне приказали. – Лейтенант растерянно оглянулся по сторонам. – Думал, вы…
– Я могу подбросить тебя и Костенко с семьей в тыл, к железнодорожной станции. Там ты уже будешь дальше сам выкручиваться. И это не обсуждается. Понятно?
– Понятно… – упавшим голосом протянул Товарищ Уполномоченный.
– Радуйся, что архивы ваши сгорели, а то бы еще и их тащил на себе, – сказал комполка. – Все, свободен. Иди, грузись в полуторку. Все свободны. Костенко останься.
Комполка достал из кармана галифе серебряный портсигар, открыл, протянул Костенко.
– Закуривай.
– Спасибо. – Костенко взял папиросу, продул фильтр, но дунул слишком сильно, выдул из папиросы табак.
– Не психуй, – тихо сказал комполка. – Возьми другую.
Товарищ Уполномоченный остановился у выхода из палатки, что-то, наверное, хотел спросить, но, наткнувшись на тяжелый взгляд майора, вышел.
– Значит, вот так… – протянул комполка, чиркая спичкой и давая возможность Костенко прикурить.
– Вот так, – затягиваясь, ответил Костенко.
– А тебя ведь на должность замкомполка поставить должны были. Я уж и характеристику подписал… – Комполка стряхнул пепел с папиросы на пол. – А тут такое дело…
– Извини, Степан, – сказал Костенко. – Подвел я тебя…
– Себя ты подвел, Юра! Ты разве не понял? Тебе ведь не головотяпство впаяют, а политику. В военное время за это… Эх! – майор махнул рукой.
– Если что – ты поможешь Лизе? – спросил Костенко.
– Конечно, помогу! Адрес вот напишу моих, они с Сибири, у родственников. Пусть Лиза с детьми, как ее в покое оставят, к моим и едет. У меня родственники знаешь какие? Прокормятся, даже и не беспокойся… – Майор одной затяжкой докурил папиросу, прикурил новую от окурка. – А я бы не смог вот так, наверное…
– Смог бы, – уверенно сказал Костенко. И так же уверенно добавил: – Или не смог бы! В другое время, может, и я бы не полетел… Хотя…
– Вы там с кем перестреливались? С немцами? – спросил комполка.
Рука Костенко дрогнула, столбик пепла упал на пол.
– С немцами, а с кем же еще?
– А, ну понятно… – Комполка полез в полевую сумку, достал две пачки «Казбека», протянул Костенко. – Возьми, в дороге пригодится. И там, на допросах, стой накрепко, мол, никакого предательства, Лешка погиб. Не вздумай…
– Я понимаю, Степан, понимаю…
– Да что ты понимаешь, мать твою! – Комполка отшвырнул в сторону доску, лежавшую на ящиках. – Что ты понимаешь? Жену ты спас, наверное. Детей, если что с ней случится, в детский дом отправят. Себя теперь спаси, слышишь? Себя! Мы тебе с комиссаром все, что нужно, – отправим. Характеристику, рапорта – все, что нужно. Буду просить, чтобы тебя вернули в полк, разжаловали в рядовые, но вернули в полк. Послужишь немного в техниках, а потом… Ты только не сорвись… Терпи, Костенко! На колени становись, плачь, волком вой – только выживи. Ты сейчас Лизавете своей нужен, детям… А гордость твоя – не нужна! Ты меня понял?!
– Да понял я, Степа, не кричи…
– Не кричи… Не кричи… А ты понимаешь, что тебе могут Халхин-Гол припомнить? Это Уполномоченный наш не знает, что ты в плену у японцев был, а там, в штабе армии…
Костенко докурил папиросу, спрятал коробки «Казбека» в карманы галифе.
– Ладно, – сказал комполка и протянул руку. – Увидимся. Еще увидимся.
– Конечно, – ответил Костенко и улыбнулся. – Ты себя береги – и обязательно увидимся.
Глава 4
10 июля 1939 года, Берлин
Нойманн сидел на земле метрах в двух от Торопова. Крутил в пальцах травинку и улыбался. Сегодня на нем не было формы – он был одет почти так же, как Торопов. Только рубаха на нем была светло-зеленая, а так – будто из одной команды.
– Да сидите, вы, чего там! – махнул рукой штурмбаннфюрер, увидев, что Торопов собирается встать. – Погода замечательная. Тишина, покой, умиротворение… Мне нечасто удается вот так вот просто посидеть в траве, послушать пение жаворонка, стрекотание кузнечика… Сентиментальность – это немецкая слабость, вы не находите?
– Нет, – сказал Торопов.
– Наверное, – согласился Нойманн. – Она нам никогда не мешала, если честно. Так же, как русским их безалаберность. В каждом отдельном случае – да, может быть. Либо немец упустит возможность, расчувствовавшись, либо русский не вовремя окажется пьяным, но в исторической перспективе, в стратегическом, так сказать, аспекте все равно все получается как хотят немцы и русские. И мы неудержимы, и вы непобедимы… почти всегда. Согласны?
– Согласен, – кивнул Торопов.
– Так угадать, о чем вы сейчас думаете? – Нойманн сунул травинку в рот, пожевал, сморщился и сплюнул. – Горькая… Так сказать?
– Скажите.
– Вы прикидываете, с чего начать сотрудничество с нами, – сказал Нойманн. – Вы уже обдумали варианты с Англией и Россией и поняли, что там у вас ничего не получится. Вы представляете ценность только для тех, кто точно знает, что вы – из будущего. Так?
Торопов тяжело вздохнул.
Сотрудничать с немцами – это правильно. Но хотелось, чтобы это выглядело как добрая воля, а не решение, принятое под давлением обстоятельств. И к нему будут в этих двух случаях относиться по-разному.
– Да не расстраивайтесь. – Нойманн заговорщицки понизил голос и даже оглянулся демонстративно по сторонам. – Нас никто не слышит. Скажем, что вы сами решили работать на Великую Германию. Из самых чистых побуждений. Скажем?
Торопов кивнул, не поднимая глаз.
– Не слышу! Скажем?
– Да, – выдавил из себя наконец Торопов.
– И все будут думать, что вы честный и достойный союзник… – сказал Нойманн почти ласково. – Ведь честный и достойный?
– Да, – уже увереннее ответил Торопов.
