Вовку Северцева я помнила очень даже хорошо, года три назад
Евгения Петровна встретила его во время одной из своих творческих командировок
на овощную базу. Вовка работал там грузчиком и вместе с базой хирел и нищал на
глазах, а в свободное от основной работы время, которого было более чем
достаточно, писал прозу и стихи, сплошь состоящие из матерщины. Женька извлекла
из недр своей памяти слово «постмодернизм» и принялась активно пропагандировать
Вовкино творчество. Не то чтобы моя подружка совсем дура, нет, проблески
здравого смысла иногда радуют, правда нечасто, но к творческой интеллигенции
она относится с особым трепетом, и трепет этот буквально не знает границ. К
этому следует добавить, что Вовка был высок, строен, красив и к тому же
блондин, а блондины в Женькиной жизни всегда играли роковую роль. В общем, подружка
совершенно потеряла голову от любви к поэту-матерщиннику, при этом она
параллельно крутила роман с режиссером нашего драмтеатра. Тому перевалило за
шестой десяток, был он нудным, бездарным и об этом подозревал, а от Женькиных
прелестей прямо-таки свихнулся и принялся безумствовать. Коварная Женька решила
обратить безумства одного возлюбленного на пользу другому и надоумила Вовку
написать пьесу, что тот скоренько и сделал. Основным достоинством трагедии, как
он ее обозвал, была все та же матерщина. Шедевр назывался «Апокалипсис душ», и
речь в нем шла о двух алкашах, которые, заночевав на скамейке в парке,
рассказывают друг другу историю своей жизни. Вторым этапом грандиозного
Женькиного плана было уговорить режиссера поставить эту пьесу на Малой сцене. И
он ее поставил. Можете представить, как далеко к тому моменту зашло его
сумасшествие. Пьеса произвела впечатление: ни один из сидящих в зале не смог
досмотреть ее до конца, хотя излияния двух алкоголиков были изрядно разбавлены
музыкой (громкой) и двумя почти голыми девицами, которые, бог весть по какой
нужде, время от времени появлялись из-за кулис и замирали в очень странных
позах. Как выяснилось позднее, именно они и были душами тех самых алкоголиков.
В общем, талант драматурга и талант режиссера сделали свое дело: видеть это
было невозможно. Женьку постигло сомнение в отношении гениальности
возлюбленного, потому что из зала она, несмотря на большую любовь, сбежала
первой, умыкнув и меня. И все-таки подружка с нечеловеческим упорством
продолжала пропихивать возлюбленного на Парнас. Организовала ряд статей в
местной прессе, довела нескольких граждан до предынфарктного состояния, но
своего добилась: Вовка, а заодно и зануда-режиссер стали очень модными.
Возлюбленный от такого-то счастья окончательно спятил, а в Женьку вцепился,
точно клещ, справедливо подозревая, что без нее популярность его не стоит
ломаного гроша. На людях Женька демонстрировала безоблачное счастье, а
оставшись наедине со мной, высказывала крамольные мысли в адрес любимого,
потому как к этому моменту осточертел он ей хуже горькой редьки. Но о том,
чтобы просто указать опостылевшему любовнику на дверь, не могло быть и речи, и
Женька вновь взялась за работу. Лишив здоровья еще нескольких людей, она
выбила-таки для Вовки творческую командировку в Германию. Из Германии Вовка не
вернулся, где-то возле кого-то пристроился и, по слухам, даже издавал какой-то
журнал. Режиссер тоже пошел в гору, его пригласили разом три театра, и он в
конце концов покинул наш город, к огромному облегчению подружки. В общем,
любовная история имела вполне счастливое завершение, чего не скажешь о других
Женькиных историях. К родственникам некоторых бывших возлюбленных подружки я бы
ни за что не рискнула сунуться, здесь же совсем другое дело, и, выслушав ее, я
подумала, что заявиться к сестре Вовки, которого Женька буквально выпестовала,
мы можем, не опасаясь, что нам укажут на дверь.
Одевшись в рекордно короткие сроки, я отправилась в гараж за
машиной и вскоре уже тормозила возле Женькиного подъезда. Она стояла на балконе
и, заметив мое появление во дворе, замахала руками, точно тонущий при виде
спасательного катера.
— Выходи! — крикнула я, выглянув в окно машины,
потому что подниматься на второй этаж мне было лень.
Женька вышла. С утра было прохладно, и по случаю этой самой
прохлады Женька вырядилась весьма оживленно: короткая кожаная юбка, красные
колготки в крупную клетку, оранжевые башмаки и замшевый френч, одетый на голое
тело и застегнутый на одну пуговицу. Во дворе было довольно многолюдно, но
никто при виде Женьки не упал и даже не споткнулся, что меня слегка удивило.
Впрочем, Женька всегда одевалась на редкость оригинально, а в этом доме жила
уже давно, и к ее выкрутасам, должно быть, привыкли.
Подружка села рядом со мной, с недоумением воззрилась на мой
английский костюм бутылочного цвета и досадливо проронила:
— Одеваешься, как секретарша. Ты ж творческая личность,
где твоя фантазия?
— Заткнись, а? — ласково попросила я, трогаясь с
места.
Спортшкола находилась примерно в пяти троллейбусных
остановках от Женькиного дома. Время, потраченное на дорогу, она решила
посвятить воспоминаниям и, мечтательно глядя в окно, сказала:
— Как там Вовка в Германии? Ничего о нем не слышно…
— Может, вернется, — заметила я. При этих словах
Женька насторожилась и спросила:
— Чего это ему возвращаться?
— Вдруг немцам надоела наша матерщина?
— Здесь-то она тоже без надобности… и вообще, хватит
болтать глупости, надо о деле думать…
Какое дело она имеет в виду, я не совсем поняла, но
задумалась. Тут мы как раз въехали во двор спортшколы, Женька ткнула пальцем в
обшарпанную дверь и заявила:
— Вон туда.
— Может, Вовкина сестра в отпуске, надо было позвонить
сначала.
— Поучи, — перебила Женька. — Я с ней
договорилась по телефону, она ждет нас в кафетерии.
Приткнув машину на крохотной стоянке, где каким-то чудом
уместился десяток авто, мы вошли в здание спортшколы, поднялись на второй этаж
и гулким коридором добрались до кафетерия. Здесь за одним из столов сидела
девушка, в которой я сразу же признала Вовкину сестру, так они были похожи. В
дорогом спортивном костюме выглядела она просто потрясающе, к тому же была
натуральной блондинкой, а мне свои волосы приходилось подкрашивать. При виде
нас девушка поднялась и широко улыбнулась, а Женька помахала ей рукой.
— Это Лена, — сразу же перешла к делу
подружка. — А это Анфиса. У нас к тебе несколько вопросов. — Мы
устроились за столом, Женька придвинулась ближе к собеседнице и спросила: — Ты
была знакома с Трусовым Станиславом Евгеньевичем?
— Разумеется, — удивилась Лена. — Кто ж его
здесь не знал? Он погиб пять лет назад вместе с женой, ты, наверное, слышала?
— Слышала. А что он был за человек?
— Ну… — Лена пожала плечами. — Хороший
организатор, отличный тренер, все чемпионы его… Да об этом в городе каждая
собака знает.
