— Умеешь ты крутить людьми. А как же предательство — придется простить?
— Собрарбе не предавал родину и никогда не предаст. Он не ангел, но и не предатель. Я знаю, чьи интересы он лоббировал, но я представить себе не мог, что такой умный человек не осознает все величие грядущих перспектив! Теперь у него есть шесть месяцев на размышления, четыре из них уже прошли.
— А если сломается?
— Значит, я в нем ошибся. Зачистим память, переведем на обычный рудник. Но он не сломается — уже одному не в меру ретивому актеру снес голову, двум другим отбил ноги молотком.
— Боевой дедок!
— Он полз с самого низа, потом дам почитать биографию. Думаю, даже на обычной каторге смог бы устроиться. Ты, кстати, нашел его груз?
— Там история вышла забавная. Пока мы ныряли в океан, один из младших аналитиков наткнулся на статью в химико-физическом журнале. Скучное такое издание, даже названия не помню. Авторы из «Сол-технолоджи» — контора с целевой планеты, а в качестве объекта исследования у них — как раз наша потеря.
— Надавили на корпов?
— Нет, аналитический отдел определил высокий потенциал статьи, рекомендовал не мешать исследованиям. Купили всю корпорацию. Так что теперь груз снова в нашей собственности, правда, не весь.
— То есть?
— Химики потеряли около центнера, пока исследовали.
— Скажи уж — сперли! И теперь у кого-нибудь из них дома комод подпирает кусок вещества стоимостью в десяток миллиардов гринов.
— Вернуть назад?
— Уж озаботься, будь добр. Учись быть экономным хотя бы с такими порядками чисел.
— Есть еще поручения?
— Да сотни! Сейчас перекусим — и загружу тебя, — хохотнул первый.
День медленно подходил к концу, укутывая светом заката двух представителей императорской семьи, властвующей над множеством миров, свет звезд которых потихоньку начал протаивать в темнеющем небе.
ГЛАВА 8
Мне всегда казалось, что следует писать о самом значимом, что происходит со мной. Вернее, не так; я цепляюсь за самые яркие моменты моей жизни. Детство было слишком серым, от ежедневного жесткого графика хотелось лезть на стену. Душа жаждала перемен, рвалась к ним — и вот дорвалась, на мою беду.
Кому может быть интересен простой день солдата? Две сотни дней одно и то же — подъем, разминка, завтрак, тренировка, обед, вводная, полигон, мозговой штурм, вновь полигон, душевая, ужин, два часа баек от сержанта и отбой.
Если положить всю эту рутину «массой» четыре тысячи восемьсот часов на одну чашу весов, а на другую — два часа бойни в день прибытия, то вторая чаша вобьется в землю с силой метеора. В тот день я познакомился с Федором Ивановичем, моим сержантом. Наверное, именно эта встреча определила мою будущую спокойную службу. Никогда надо мной и Максом не шутили с тупым армейским юмором и не пытались выяснить отношения. Инициаторами наших приключений были только мы сами. Мне просто не о чем особо рассказывать, не было у нас острой бытовухи. За нами всегда была тень уважаемого, но наглухо отмороженного сержанта. Федор Иванович тоже был из «провинившихся». Про обстоятельства наказания он нам не рассказывал, но поговаривают, что траектория падения сержанта начинается с самого верха, а провинность как-то связана с высшим светом и его обитателями.
Попытки надавить на себя наш сержант встречал хищной улыбкой дула пятнадцатимиллиметрового пробойника и цитированием своего договора:
«На время нахождения на станции „Пэйн“ рассмотрение действий и/или бездействий фигуранта, подпадающих в правовое поле Трибунала РИ и военной полиции, откладывается до завершения контракта. По завершении контракта фигуранту объявляется амнистия».
У меня в контракте буквы примерно те же, однако смысл — совершенно другой. Не знаю, как Иваныч смог пробить себе подобные предложения, но это косвенно подтверждает, что человек он не простой.
После подобного отпора к сержанту второй раз никто не подходил. Впрочем, Федор Иванович и не пытался установить свои правила, а просто тянул лямку, заодно тренируя двух, как он выражается, олухов: меня и Макса.
В день прибытия на станцию мне показалось, что я в рабском загоне. Людей осматривали, оценивали, продавали друг другу, торговались, одалживали, громко обсуждали, кто на что годен. Какие тут могут быть работы? Строить роботам коттеджи? Они тут с ума все посходили?
Когда командиры стараются выбрать себе бойцов получше, это нормальная практика, но я никогда не представлял себе, что из такого отбора может быть организован подобный бизнес.
Как я узнал потом, нас «сортировали» небоевые офицеры, штабисты при станции. Даже тут, в условно-экстремальных условиях, образовалась офицерская прослойка, паразитирующая на интересах боевых групп. Боевые отряды на станции нуждались в здоровом и выносливом пополнении, ведь чем сильнее и грамотнее отряд, тем меньше потерь в бою. Спрос на бойцов, по известному экономическому закону, родил предложение. Штабные за солидный кусок хабара — имущества, оставшегося от старых владельцев станции и добываемого отрядами, поставляли сильное «мясо». Не хотите платить? Получайте задохликов на общих основаниях и заканчивайте каждый боевой выход в регенераторах.
Поначалу я был шокирован и послушно шел в общей массе, но когда два хмыря принялись орать друг на друга, периодически тыкая в мое тело жирными пальцами и дергая меня за руки каждый в свою сторону, не выдержал.
Все то нервное напряжение, что не покидало еще с момента посадки на «Фарадей», выплеснулось не особо умелым рукомашеством. Я не спец по рукопашному бою, но этим двоим хватило. Сто двадцать килограмм моей массы, помноженные на первобытную ярость и псевдометаллический каркас рук, оказались очень весомы. Двух крикунов снесло моментально. Потом под кулак попалось их охранение. Я вытащил у одного из хмырей ствол и вручил парню, что стоял со мной в одном строю. Вроде даже орал что-то зажигательное, про классовую борьбу с людьми нетрадиционной ориентации.
Сосед удивленно смотрел то на меня, то на ствол в своей руке, пока его не снесло выстрелом: видимо, кто-то решил первой целью выбить вооруженного, потому самого опасного, и прекратить конфликт. Вместо этого выстрел послужил «стартовым сигналом» к началу самых крупных беспорядков в истории станции. Когда в твоего товарища стреляют ни за что, остаются только чувства, коих за время перелета скопилось немало. Общие эмоции рождают лавину из объединенных общей целью людей, ведущих борьбу ради абстрактной мести.
Чувствую ли я себя ответственным за последующие два часа перестрелки, за подстреленных мною и по моей вине людей? Скорее да, чем нет.
По крайней мере, когда схлынул порыв безумия и принимающая сторона предложила выдать зачинщиков и начать переговоры, я вышел.
От принимающих в переговорах участвовал, по собственной инициативе, Федор Иванович — один из инструкторов, положенных новобранцам по штату. Вышестоящие в тот момент организовывали карательный отряд с тяжелым оружием. Если бы переговоры не начались, нас бы раздавили в пыль минут через десять.
