Володька всхлипнул горлом. И вдруг разом стал мокрым, как будто его вмах окатили водой.
А Денис – Денис услышал яростный, злой и… бессильный вопль. Распахнулась и снова захлопнулась дверь. Где-то в горах Голодного с громом сошла лавина…
…Когда Танька, Олег и Мишка поспешно, один за другим, вошли внутрь, то остановились в недоумении. Денис – босой, взъерошенный, в полупросохшей одежде – сидел на краю постели ровно дышащего Володьки и напевал негромко, но ясно:
– Не малина, не ягода,
Не трава – лебеда,
Только чудно играет вода
Камышовыми нотами
Да лесными красотами,
Серебристой волною пруда.
Говорил сыну дед
Да рассказывал,
Говорил в сотню лет
Да наказывал:
Проживёшь ты, как я,
Зло в душе не тая,
Коль услышишь ты молодым,
Ветер Воды…
[16]
– Тише, – попросил Денис, не оглядываясь, – он спит.
* * *
Когда Володька – бледный, с большущими синяками под глазами, но улыбающийся – привстал на кровати навстречу вошедшему Денису, то Третьяков-младший вдруг ощутил какой-то странный спазм. И поспешил деловито осмотреть хибару, задержал взгляд на старухе, равнодушно что-то ворочавшей у открытого огня-очага, и только потом кивнул Володьке, приближаясь и садясь на край постели:
– Привет, – и почему-то страшно смутился.
– Привет, – Володька лёг поудобнее. Его глаза – живые, хотя и замученные болезнью – разглядывали Дениса, словно какое-то чудо.
– Ты чего так смотришь? – Денис смутился ещё сильней. – Я вот тут тебе принёс… – Он выложил на кровать пакет, хотел открыть, но замер – пальцы Володьки легли на его запястье.
– А мне снилось… – Володька всё ещё слабо, но живо улыбнулся и потискал одеяло пальцами. – Что когда я совсем болел… умирал… ты пришёл и долго-долго сидел… прямо вот тут… – Мальчишка указал подбородком на край кровати. – А ОНА, – голос мальчика стал опасливо-тихим, он покосился в угол, – вон там стояла… Так страшно было… она всё ближе и ближе подходила… – В глазах мальчишки плеснулся тот, прошлый ужас. Денис успокаивающе положил руку ему на локоть, и Володька вцепился в неё и облегчённо вздохнул: – А тут я вижу – ОНА тебя боится… Сразу в угол – прыг! И только зубами заскрежетала… А мне сразу так спокойно-спокойно стало, что ты рядом сидишь… И за тобой много, очень много людей. И лица у всех добрые… и свет от них идёт, а ещё музыка такая… красивая… Жаль, что только снилось.. Денис… знаешь… я, когда темно было, часто к вашему дому приходил… стоял и… и смотрел… – Денис поражённо вспомнил так раздражавшие и настораживавшие непонятные взгляды из темноты, а Володька выпустил руку старшего мальчишки и без обиды, спокойно сказал – по-взрослому: – Я же понимаю. Кто ты и кто я.
– Ничего ты не понимаешь, – возразил Денис ласково. И чуть повернул голову: – Эй! Я забираю его!
– Куда? – равнодушно спросила старуха.
– К людям, – отрезал Денис и поднял Володьку. Тот окаменел… а потом доверчиво обхватил шею Дениса руками и прижался к нему, уткнул нос в Дениса. Алые концы галстука легли на грудь мальчика. Володька ничего не спрашивал, только сопел в шею Третьякову-младшему.
Денис вышел, по дороге пинком опрокинув табурет. Глубоко вдохнул сыроватый воздух.
И зашагал по грязной улице, неся на руках Володьку.
Глава 5
Это наш дом
Валерия Вадимовна подходила к дому рано, вопреки обычному – и, так же вопреки обычному, не одна, а вместе с мужем.
Когда Борис Игоревич Третьяков как ни в чём не бывало, словно делал это ежевечерне, встретил жену около новенькой больницы и без слов подал ей руку кренделем со словами: «Разрешите-ка пройтиться?» – та даже слегка опешила.
– Борь, ты чего?
– Да ничего, – пожал плечами штабс-капитан. – А что, мне уже родную жену нельзя встретить? Напомню, кстати, что ты – моё движимое имущество.
– Да-а-а-а?! – восхитилась Валерия Вадимовна. И предложила: – Ну давай.
– Что? – уточнил Третьяков-старший.
– Двигай меня. – Женщина всем своим видом изобразила счастливое ожидание.
– Да запросто, – пожал плечами Борис Игоревич.
Возмущённый визг-вопль Валерии Вадимовны, внезапно оказавшейся на руках у невозмутимого штабс-капитана, заставил повыскакивать из больницы не только немногочисленный персонал, но и практически всех пациентов. У некоторых в руках было «чего потяжельше», а у сторожа, выбежавшего из-за угла здания, – «Сайга». На его лице вообще была написана неумолимая суровость.
– Жену домой несу, – пояснил Борис Игоревич мгновенно онемевшей при виде происходящего немалой толпе. – Умаялась, сил нет.
В народе уважительно и сочувственно началась процедура массового кивания…
…Когда метров через сто штабс-капитан попытался поставить благоверную на твёрдую землю, та прочней ухватилась за супруга и с недовольной претензией поинтересовалась:
– И это всё, что ли? Я так не играю! Раньше ты меня дальше носил. Помнишь, как вы с Гарькой Копцевым на спор…
– Ты ещё мамонтов вспомни. – Борис Игоревич, наконец, сумел утвердить жену на её собственных ногах. – Гарь на плечах лёгкий танк может унести, а я вспотел… – И промакнул лоб платком. – Однако тяжёлая ты стала! – возмутился он вдруг.
– Это всё – груз проблем, – призналась Валерия Вадимовна, с явным удовольствием цепляясь за руку мужа. – И, между прочим, я из-за тебя сбежала с боевого поста раньше времени.
– Шесть часов почти, сейчас темнеть начнёт, – напомнил Третьяков и вдруг грустно добавил: – А в Петрограде сейчас уже снег…
– Скучаешь? – Она потёрлась щекой о плечо мужа.
– Временами… Денису хорошо. Они в этом возрасте мобильные, как водомерка. По-моему, он даже по Войко своему не скучает… Некогда ему.
– Давай в выходные съездим на перевал, к Бойцовым? – предложила Валерия Вадимовна. – Закажем столик, посидим, друг на друга хоть посмотрим.
– Хорошая идея! – взбодрился Борис Игоревич. – Точно. Поедем, и никого с собой не возьмём. И так от детей не протолкнуться.
– Да, топить бы их всех сразу после рождения, – подтвердила Валерия Вадимовна и погрустнела. Тогда муж прочней подхватил её под руку и галантно осведомился:
– Не хотица ли пройтица,
Там, где карусель вертица,
Лепестричество сверкает
И фонтанчик шпандыряет?..
Помнишь?
– Да ну тебя, – Валерия Вадимовна невольно улыбнулась. Борис Игоревич пожал плечами:
– Не хотица? Как хотица.
Я и сам могу пройтица,
