– Спи-усни, сын мой милый… спи глубоко, спи крепко… добрые сны тебе оградой, злые – с ветром долой…
Денис тихонько вздохнул во сне и крепче обнял подушку. Валерия Вадимовна покачала головой. В своём сбивчивом рассказе за ужином Денис был по-детски жесток, да она и сама многое уже знала. И теперь, сидя около него, женщина, мать, врач – задавалась вопросом: сколько же ещё предстоит сделать, чтобы у каждого ребёнка была постель и ладонь над ним, спящим, – ладонь, которая щитом прикроет от ночных страхов, принимающих нередко такие реальные и дикие обличья…
В годы Безвременья «витязи» запретили включать женщин в состав «троек», судивших за преступления перед детьми. Даже самые мягкие и умные женщины в этой роли становились беспощадными – нет, не судьями, фуриями, богинями мести, не желающими разбираться в нюансах и обстоятельствах, жаждущими лишь одного: покарать обвинённых. И Валерия Вадимовна сейчас ощутила дикое, какое-то чёрно-зверское желание своими руками разорвать тех тварей, о которых рассказывал сын. Так, чтобы увидеть, как эти гады, преступившие все божеские и человеческие законы, будут умирать. И чтобы умерли – не сразу. Ни в коем случае не сразу.
Впрочем – недобрая улыбка тронула губы женщины – сейчас некоторых из них уже вешают. А остальных повесят позже, когда вышибут из них всё, что нужно.
Она ещё раз легонько коснулась волос спящего мальчика и, решительно поднявшись, поспешила к телефону – звонить в Седьмой Горный…
* * *
Болховитинов пришёл ближе к обеду. Денис спал всё это время – он как раз и начал просыпаться от сдержанного шума за дверями, осознавая лишь одно: он в полной безопасности. И, услышав голос матери, спросонья капризным голосом крикнул:
– Мааааа, кто там? – и потянулся изо всех сил.
Дверь приоткрылась, и Валерия Вадимовна сердито сказала:
– К тебе с утра пораньше.
Денис бросил взгляд в окно и отметил, что уже совсем не утро. А в комнату тем временем проник, кланяясь и целуя руку женщине, улыбающийся коллежский советник – на этот раз в мундире. Денис даже не сразу его узнал. Но потом…
– Ой, добрый день! – Денис сел и посигналил глазами – мать закрыла дверь с правильной стороны.
– Добрый день, – Болховитинов присел на край кровати. – Ну-ка, дай гляну… Ну ничего особо страшного.
– Да ну… – Денис пожал плечами и улыбнулся. Он чувствовал какую-то неловкость – непонятную, но сильную. Видимо, Болховитинов это понял, потому что негромко и спокойно сказал:
– Я не буду тебя хвалить и благодарить. Не буду даже упоминать, что тебя наградят – ты представлен к ордену. Я просто скажу: никто не ушёл. Взяты все.
– Хорошо, – кивнул Денис. Прислушался к себе. Внимательно и беспристрастно. Удовлетворение переполняло его – не довольство собой, нет – именно удовлетворение исходом дела. Но оставались ещё два вопроса… – Я хотел спросить, можно?
– Можно, – кивнул Болховитинов.
– Кеша… и остальные… – начал Денис нерешительно, и в то же время было ясно, что он эту тему не замнёт. Но Болховитинов понимающе прервал его:
– Слово дворянина – их не бросят и им найдут достойное таких хороших ребят место, – мягко проговорил Болховитинов. – Между прочим, те пионеры, которых ты так удачно притянул к делу в цирке, уже заявили, что их отряд над вашей «стайкой» берёт шефство – и думаю, это только начало большого движения… А об Иннокентии Немиге я позабочусь лично. – Денис громко, довольно вздохнул. Губы коллежского советника тронула добрая улыбка. – Ещё что ты хотел спросить?
Денис нахмурился. Он не знал, стоит ли спрашивать про это… но, с другой стороны…
– Когда я там был… – пробормотал он, но справился с собой и заговорил ясно: – В общем, мне показалось, что я там не один. Я…
– Ты знаешь, какое здание они выбрали своим пристанищем? – прервал мальчика Болховитинов. Денис покачал головой. – Это старая больница. Построена она была ещё до ядерной войны. Больница-абортарий.
– А… что это такое? – Денис подумал, удивлённо потёр щёку. Слово было ему совершенно незнакомо. Болховитинов не сводил с мальчишки глаз, только чуть сузил их:
– Абортарий – место, где из женщин, не хотевших рожать, извлекали недоношенные плоды. Потом их, как правило, перерабатывали на дорогие геронтологические препараты. В месте, где собирались эти, убили, наверное, тысячи нерождённых детей, Дениска. Очень удачно выбрано было пристанище. Очень.
Денис стремительно побелел. Как мел. Как стенка. Как дорогая бумага.
– Как… – сипло и тонко спросил он. – Как… это… извлекали? Какие препараты? За… за… зачекхм? – Болховитинов молчал, и мальчишка прошептал, глазами умоляя его дать хоть какой-то ответ: – Значит… эти голоса… и что мне казалось, ко мне прикасаются… – Болховитинов молча наклонил голову. – Но это же… как же это… матерей туда заманивали, да? Заманивали?!
– Они. Приходили. Сами, – четко и раздельно ответил коллежский советник. – И платили за операцию немалые деньги.
– Кто они были? – потрясённо спросил Денис. На белом лице у него выделялись огромные почерневшие глаза и синие губы. – Они были не люди? Как эти?
– Я не знаю, мальчик, – ответил Болховитинов. – Я знаю одно: у нас с женой сын и дочь. У нас будут и ещё дети. Обязательно будут. Мы счастливы. Но и я, и моя жена согласились бы умереть, лишь бы вернуть нашего Юрку. Я не могу тебе сказать, кто были те… врачи и те женщины, которые делали это. Правда, не могу, Денис. Видимо, и впрямь не люди.
– Я… – Денис сглотнул. Болховитинов хотел утешить испуганного мальчишку… и понял вдруг, что это не испуг, нет. В глазах Дениса были ужас – не за себя – и жалость – не к себе. – Вы не понимаете! Они кричат! Они до сих пор кричат и плачут! Они даже не могут уйти! – Денис вскочил с постели. – Там! Внизу! Ну надо же что-то сделать, как-то помочь! Они же просят! – Он рванулся, и Болховитинов прижал его к себе, перехватив, неловко погладил по волосам.
– Тише, тише, воин, – без насмешки проронил он. – Всё уже сделано. Мы знаем такие места. Как только обнаруживаем один из этих… жертвенников – сразу посылаем «витязей», которые могут отпустить. Дети уже там, где им положено быть. Некротического поля там больше нет, Дениска. И это тоже твоя заслуга…
Коллежский советник не стал объяснять и рассказывать мальчишке, что благодаря его действиям была уничтожена не только секта – как безжалостно корчуемый из земли корень, потянулась вскрываемая со всеми промежуточными ячейками связь: и политическая, на юг, в Золотой Треугольник, и экономическая – к местным воротилам и горным-лесным бандам, и извращённая – ко многим чиновникам госаппарата, и все те десятки связей помельче – сплетавшие эти ипостасти в одно единое отвратное и хищное чудище.
Из последнего и самого свирепого, оголтелого, фанатичного и мерзкого сопротивления Будущему в Семиречье был жёстко и безжалостно выдран целиком весь скелет – с кровеносной и нервной системой. И чудище обмякло и издохло.
