Болховитинов думал об этом холодно и спокойно. А потом спросил Дениса, который, тяжело дыша, взял со стола стакан с соком и, отпив, плюхнулся на подушку:
– Денис… скажи мне вот что… С тобой ведь был младший, которого увёл тот бандит. Почему ты так рисковал? Зачем себя подставлял вместо него? А если бы похититель что-то заподозрил? Ты шёл бы за ними сам, следил потихоньку…
Денис какое-то время молчал. Тяжело молчал. Задумчиво и напряжённо. Болховитинов не торопил, но явно ждал. Денису вдруг показалось, что для него на самом деле важен ответ… Потом – посмотрел на коллежского советника в упор:
– Я… я там когда жил – я столько передумал и перебрал вариантов… – с трудом ответил он. – Я даже говорить не стану, о чем я думал и как прикидывал… А вот когда он Спичку уводил… я даже и не думал как-то. Как бы я младшего – вместо себя? Я лучше сам… Только я про всё это думать потом начал. А тогда никаких мыслей не было. Я просто действовал, вот и всё.
Болховитинов вздохнул:
– Мы выяснили, как погиб мой сын, – сказал он и провёл рукой по лбу – медленно, тяжело. – Он был свидетелем похищения. Наверное, и он действовал так же, как ты. Мальчик, которого забирали, видимо, о чём-то догадался и закричал. Юрка выскочил из укрытия, откуда наблюдал – и бросился на помощь… – Болховитинов снова повторил тот жест. – Их держали вместе. Юрка до последнего подбадривал того… младшего. До последнего. А когда их стали вытаскивать из клетки – сломал мальчику шею. Чтобы быстро. А сам наш Юрка так и умер… на том столе. Вот так…
Он встал. Ещё раз пожал Денису руку и, суховато бросив «поправляйся», вышел. Денис, полусидя в постели и перебирая рукой одеяло, задумчиво слушал, как он уходит, как хлопают двери. Потом вскинулся – в комнату вошла мама.
– Завтракать, – объявила Валерия Вадимовна. Денис улыбнулся – но тут же спохватился:
– А все наши где?!
Валерия Вадимовна свела брови:
– Я никому, между прочим, никому не сказала, что еду к тебе. Даже отец остался – для вида, но ему я хоть позвонила… А если бы мы вдвоём сорвались – следом весь ваш отряд пополз бы…
Денис от удовольствия засмеялся:
– Пополз бы, это точно!
А Валерия Вадимовна добавила:
– Между прочим, тут уже прибегали эти… местные пионеры.
– Мам! – Денис сел окончательно. – С ними мне нужно обязательно…
– Увидишься, встретишься, поговоришь, – отрезала Валерия Вадимовна. – Игорь так и сказал: они обязательно ещё зайдут.
– Игорь… – начал Денис. Валерия Вадимовна вздохнула:
– Это старший из тех троих… он в подвал вместе со штурмовой группой полез, ему полворотника оторвали, но не удержали. Под руками проскочил, паршивец.
Это было смешно. Но Денис не стал смеяться. Он вспомнил крик «Товарищи, он тут!» и огонь галстука у лица… А ведь этот Игорь не просто так над ним наклонялся. Он его – закрывал собой. Связанного, беспомощного. Первым делом бросился – и закрыл собой. Чужого парня.
А… чужого ли? Чужим ли этот Игорь – кажется, младше Дениса на два года – его, Дениса, считал? Или и не думал об этом, потому что…
Денис молчал. Молчала и его мать. А потом он хмуро заявил:
– Мам… это, наверное, не в последний раз, когда я голову в петлю…
– Я знаю, – тихо, но ясно сказала Валерия Вадимовна. И крепко – и нежно – прижала к себе голову сына, а Денис обхватил мать руками. – Я родила не труса – мужчину. И вырос он воином – не трусом. Вот что было бы страшно на самом деле.
– Вырос? – пробормотал Денис.
– Вырос, – ответила женщина. И услышала лукавое:
– Тогда можно я завтра женюсь?
– Балда! – Валерия Вадимовна засмеялась и схватила сына за уши. Он обрадованно завопил. – Ну и балда ты, лисёнок…
Глава 11
Труд. Май. Кровь
Ранним утром солнце раскидало в стороны тучи – словно бы ало-золотым бесшумным взрывом разнесло серый полог, яркой голубизной вспыхнуло небо, и навстречу утру почти сразу поднялся весёлый праздничный шум Первомая.
[30]
В «детской» Третьяковых (так старшие называли эту комнату, когда хотели послушать гневные вопли или возмущёное сопение) утро чаще всего начиналось со старинной песни, которую Денис, по привычке встававший первым, непреклонно ставил и включал полную громкость. Вот и сейчас из открытого окна вся улица могла слышать –
– Ну-ка, солнце, ярче брызни!
Золотыми лучами обжигай!
Олег уже стоял перед окном – с удовольствием делал разминку и насвистывал. Денис был занят сложным делом – поднимал Володьку. Всем был хорош пионер и незаменимый оркестрант В. Михалёв, кроме одного – из своей прошлой безалаберной жизни у него остались явно лишняя непоседливость и синдром тяжёлого вставания по утрам. Он шёл на совершенно жуткие ухищрения – заматывался в одеяло, лягался, ныл, вцеплялся сразу четырьмя конечностями в края кровати, пытался скрыться под подушкой целиком и даже заявлял, что он ужасно болен и не может встать, пока не поспит ещё полчаса.
Последняя уловка сейчас и оказалась на самом деле последней. Рассвирепевший Денис, которому уже прилетело пяткой под дых, заявил, что он немедленно зовёт маму, раз Володька так страшно страдает. А то вдруг он тут помрёт и что тогда?!
Лёгкая простыня (летней жаркой духоты ещё не было, но тепло вернулось уже давно) бурно взвихрилась, судорожно забилась, попыталась взлететь – и Володька предстал перед старшим братом с преданной готовностью в глазах:
– Я уже всё! Я встал!
У него были основания опасаться прихода Валерии Вадимовны. В прошлый раз та в подобной ситуации вылила младшему в трусы кружку холодной воды и заявила, что это лучшее лечение от «синдрома доктора Передрыха». А потом велела перестилать постель.
Впрочем, Володька пришёл в хорошее настроение мгновенно. Раз уж всё равно проснулся – чего огорчаться и дуться? Тем более что Денис тут же начал с ним боксировать. Володька пыхтел, старательно обрабатывал кулаками то одну подставленную руку, то другую, а потом ахнул Дениса по бедру ногой и заявил, что показал удар, который они тренировали с Денисом Михайловичем на последнем занятии. Денис мысленно пожелал своему тёзке и коллеге икать до самого вечера… Олег между тем, поочерёдно касаясь ладонями пола справа-слева от расставленных ног, сообщил Володьке наставительно:
– Если кто-то долго валяется в постели – то за ним приходит такой дух… Храпун, короче. И всё. Особенно если этот кто-то мелкий. Только его и видели.
Глаза Володьки восторженно округлились. Он даже подался вперёд и замирающим голосом уточнил:
– И что потом?
