– Нет. Но вы же командир, и вы отвечаете за своих людей. Разве ваша жизнь больше, чем их жизни?
– А ты бы сдался? – Шульце внимательно смотрел на Дениса. Мальчишка пошевелил плечами… и неожиданно ощутил, как с запястий упала верёвка – повинуясь движению бровей Шульце, охранник перерезал её.
– Нет, – признался Денис. – Но знаете… я бы не оказался в такой ситуации. В смысле… – Он замялся. – Я бы не стал бандитом. Я бы воевал за такое дело, за которое не страшно умирать. А вы же просто… – Денис замялся опять. Смешно и дико – он не хотел обижать грубыми словами взрослого человека. Он не привык к этому.
Шульце встал. Обошёл вокруг стола. Он двигался как большая кошка – бесшумно и плавно, и Денис понял вдруг, что Шульце играет с ним, как кошка с мышью. И напрягся.
– Значит, тебе не страшно умирать за то, во что ты веришь? – задумчиво спросил Шульце. – Ну… тогда всё в порядке. Всё, как в книге. Два врага. Юный положительный герой и демонический злодей. А ведь я – ты ошибаешься – идейный бандит, Денис Третьяков. – Шульце остановился напротив Дениса и усмехнулся. А глаза смотрели точно в глаза мальчишки. – Мне нет места в мире, который вы пытаетесь построить. Совершенно нет. Потому что я признаю лишь одну идею – моё право делать то, что я хочу.
– Потому что вы сильный? – Денис сглотнул, постаравшись сделать это незаметно. – Но в этом случае вы обречены на гибель. Мы ведь сильнее.
– Нет, – покачал головой Шульце. – Мы сильнее. Нас много, и мы живём в каждом из вас. Знаешь, есть такая старая песня… я не умею петь, просто прочту пару строчек… – Он взял Дениса за щёки пальцами и резко, больно сжал. Мальчишка дёрнулся – и в его локти вцепились руки охранников:
– Твой мир подохнет с тобой.
Тебя не хватит на всех… – Усмешка Шульце стала хищной. – Вас не хватит на всех. А когда у вас опустятся руки – вот мы и…
– Пустите! – Денис дёрнул головой. Шульце отпустил, как ни странно. Взялся за ремень – широкий, с тяжёлой пряжкой.
– Ты можешь вернуться домой, – сказал он неожиданно. – Прямо сейчас вернуться домой.
– С вами? – спросил Денис, проведя изнутри по щекам языком. Шульце засмеялся:
– Упрямый… Нет, один, конечно. Но домой – и невредимый.
– Не понимаю, – признался Денис. Палец Шульце подбросил вверх левый язык галстука.
– Сними это. Просто сними, брось на пол и уходи.
«Вот так вот. Почти как в книжке, – подумал Денис. – Даже глупо как-то. Не верится. А впрочем – почему не верится и что тут удивительного? Ведь в книгах пишут о том, что было в жизни.
А о ком-то не пишут, потому что не знают, как погибли они и что сделали.
Мальчишка посмотрел на автомат на столе. На свой нож. «…подойди и возьми это оружие, которое вручают тебе все твои братья-пионеры…» Потом – отвёл глаза.
Впервые в жизни Денис подумал о своём галстуке, как о треугольном куске красной ткани. Всего лишь. Всего лишь куске красной ткани.
– Сними и брось, – тихо сказал Шульце. Денис увидел, какие у него страшные глаза. В них была ненависть. Только ненависть. Глубокая. Осознанная. Всеобъемлющая и обжигающая ненависть к Денису… нет, к тому миру, который олицетворял Денис и которого не было здесь, чтобы защитить мальчишку. От этой ненависти Денис оледенел. – Сними и брось.
Но на самом краешке ненависти Денис увидел…
…страх.
Как тогда. В подземелье клиники. В других глазах.
Шульце боялся. Боялся ответа Дениса. И того мира, которого не было здесь, – боялся. И если сейчас сделать, как он сказал, то…
– Не сниму, – спокойным и ясным голосом ответил Денис. И даже чуть улыбнулся, потому что увидел, как Шульце отчётливо изумился. «Не ожидал, – весело подумал мальчишка. – Не ожидал ты этого, гад ползучий. Крыса. Но тут же понял, что радоваться нечему».
– Снимешь, – сказал Шульце. И размял пальцы.
Денис не успел убрать голову – ладонь Шульце ударила по щеке мальчишки с такой быстротой и силой, что Денис услышал настоящий взрыв, а потом наполовину оглох, и вся левая сторона лица онемела. На ногах он устоял только потому, что его удержали охранники: поймали и оттолкнули.
– Снимай, – скучно сказал Шульце.
От страха Денис не чувствовал боли. От страха… но отводить взгляд было нельзя, и мальчишка, помотав головой, посмотрел прямо в глаза Шульце. Сморгнул – из левого глаза текли слёзы.
– Не сниму, – сказал он тише, но по-прежнему ясно.
Шульце отшагнул. И кивнул конвоирам:
– Бейте его.
«Серёжка, помоги мне, Серёжка, – успел подумать Денис, прежде чем страшный удар ногой в рёбра швырнул его на пол. – Серёжка…»
* * *
Если бы Шульце потребовал чего-то другого – да хоть вылизывать ему ботинки! – то, наверное, на вторые или третьи сутки Денис согласился, лишь бы прекратились мучения. Ну… он терпел. Долго. Сколько мог. И сперва даже терпел молча, не кричал. И даже когда начал кричать, то просто орал, не унижаясь до просьб.
Всё было просто.
Они сто раз могли сорвать галстук с мальчишки силой.
Но им нужно было, чтобы мальчишка снял галстук сам. Мальчишка не снимал – и его били. Били третий день. Били зверски – и в то же время очень умело, чтобы случайно не убить. А под вечер пускали в ход небольшую батарею с похожим на змеиное жало оголённым на концах раздвоенным проводком – или просто зажигалку. Без особого энтузиазма, дозированно, чтобы Денис вспоминал об этом до утра.
Всё было просто. Правда – очень просто.
Шульце предложил то, видимо, единственное, чего Денис не мог сделать ни при каких условиях…
…На четвёртое утро Денис уже практически ничего не соображал от побоев и пыток – и только тихо съёживался, дрожа, на полу своей узкой и длинной камеры, какого-то штрека или чего-то вроде этого, когда кто-то входил. (Судя по всему, банда обосновалась в старых, ещё времён Серых Войн, разработках лазурита и малахита, которые вёл тогда здесь Уйгурский Каганат для своих «тысячутысячлетних» построек в Верном.) Слабеньким волоском разбитой электролампочки в такие секунды в глубине помутившегося сознания на миг вспыхивала надежда: его пришли убить, его сейчас убьют, сейчас всё кончится…
Но нет. НИЧЕГО не кончалось. У этого не было конца.
Сейчас он согласился бы ответить на любые вопросы, сделать всё, что угодно, – лишь бы прекратились мучения. Но его никто ни о чём не спрашивал и никто ничего не предлагал. Кроме одного. Но как раз это он не мог сделать.
Никак не мог.
Лёжа на полу, Денис смотрел на стену. Он разговаривал с тем единственным реальным человеком, который ещё помнился ему, – человеком в окружении чудовищ.
«Серёжка, я больше не могу, Серёжка. Я не знал, что это так страшно и больно. Я столько терпел, я терпел дольше, чем ты. Но я совсем уже не могу и ничего не помогает. Я думаю только о том, как мне больно, я ненавижу свой галстук, из-за которого мне больно!»
