«Спасибо, пёс, – подумал Денис. – Ты настоящий друг, хотя… и не лучший, уж прости. Но это уже мои дела. Доделываем», – приказал он себе весело.
– Здаррррова, казаки-и! – И ладони Дениса бухнули в дверные косяки – в распор, он перегородил собой вход и улыбался. Широко, почти как Презик. – За каким таким делом?
– Девку верни! – Голос был остервенелый не в шутку. Возле калитки крутились не меньше двадцати казачат и взрослых казаков, впереди гарцевал Гришка – в полевой форме, даже в разгрузке, только без шлема, злющий, с горящими глазами, с вьющейся в руке нагайкой.
– О как? – поднял Денис бровь. – У вас взял, к себе привёз. Дом за мной – мой, что в моём дому, то моё. Ну, кто у меня моё забрать хочет?
– Знает, зараза! – Этот голос был весёлым. Кто-то захохотал. Потом ещё кто-то. Гришка свирепо плюнул на дорогу и, махнув рукой, крикнул:
– Настёна! Ну выйди, Настён!
Настя неспешно появилась из коридора, бесцеремонно отодвинула правую руку Дениса, спустилась ступенькой ниже, положила руку парня себе на плечо и прижала её обеими ладонями и щекой. И только после этого снизошла до ответа брату:
– Молчал бы уж… – после чего обвела насмешливым взглядом остальных. – Прохлопали девку, тетёхи! А ну пошли отсюда, нечего дорогу топтать!
– А! – Гришка жикнул по воздуху нагайкой, потом погрозил ею Денису и засмеялся. – Я первый раз тебя увидел – первый! – сразу понял: жжжжжох ты, имперец! Жох! Хоть шестнадцати лет дождитесь!
– Нашим скажи – вечером буду дома! – крикнула ему Настя.
– Я её сам привезу! – поддержал Денис…
…Самое странное, что они поцеловались всего один раз – сразу за закрытой дверью. А потом как-то отшатнулись и просто поднялись в комнату мальчишек. Денис вдруг понял, что смущён. Кажется, и Настя…
– Ты… я ведь по правде, – наконец выдавил он, открывая окно и лопатками чувствуя её взгляд.
– Я знаю. Я подожду, – отозвалась Настя. – Я всю жизнь тебя буду ждать. Отовсюду. Ты ведь мужчина. Настоящий мужчина, Денис. И я тобой горжусь.
Денис не смел повернуться. Слова его оглушили. Как будто всё это было сказано не о нём, потому что он такого не заслужил. Конечно… Так и стоял лицом к окну. Потом зачем-то поворошил на столе письма. И вдруг увидел, откуда верхнее.
Это было письмо из Петрограда. От Войко.
Оно лежало на самом верху, и, если бы Денис чуточку задержался днём – он бы его уже прочёл.
Стыдно.
«А ведь я про них почти не вспоминаю, – печально и честно подумал Денис. – Я их почти забыл. Всех. Даже Войко».
Он распечатал конверт и достал из него втрое сложенный лист сероватой почтовой бумаги…
Денис, здравствуй.
Тебя когда ждать?..
…Там дальше было написано ещё много. Но Денис не читал дальше. Он стоял у стола, держал в руках листок – обеими руками, словно тот был очень тяжёл, – и думал…
Когда его ждать? Когда его ждать в Петрограде? Там начинаются белые ночи, и разводной мост, на котором он познакомился с Войко, поднимается в прозрачное высокое небо. Там серая тяжёлая вода у набережных и магазинчик у развалин… а, наверное, уже не у развалин, наверное, они уже далеко отступили… Почему-то подумалось про снег – снег, которого он и не видел этой зимой и по которому… соскучился, что ли? Снег ассоциировался с Петроградом, хотя там сейчас тоже было – лето…
Его ждут в Петрограде…
А у нас тут столько дел… мы ещё задумали большую военную игру – на пять дней и на три отряда… Да и вторая очередь лагеря на Балхаше подошла… и ребятам из отряда имени Андрея Колесникова тоже обещали наладить лагерь… а в Верный надо послать делегацию на августовский слёт пионеров Республики… и на латифундиях ещё не всё ладно… и потом, планеры же! Планерная станция, чертежи которой сделали Тимка Ланц и Олежка Марков! И ещё обещали приехать люди из «Семи Рек» – вроде бы даже начать снимать здесь художественный фильм про пионеров… Да и ещё он забыл, что…
… – Это от твоего друга из Петрограда?
Денис оглянулся на Настю. Она стояла рядом и смотрела понимающе. Денис кивнул.
– Тебе ехать надо?
Денис долго смотрел на неё, потом отвернулся и стал глядеть в окно. По улице к дому спешила целая толпа – шумная, весёлая, озабоченная. Пионеры из отряда… родители… и Франц Ильич, шустро выкидывающий вперёд свою трость… и Володька с Олегом, и градоначальник Полянцев с женой – Любовью Ильиничной, и Кенесбаев, и Макарычев, и все Балуевы, и Балаганов (с камерой), и… и… и…
– Насть, ты встреть их, пожалуйста, – попросил он. – Чтобы они не решили, что нас станичные растерзали. А я… а мне надо написать письмо. Сейчас. Чтобы отправить сегодня. Хорошо?
Она кивнула и вышла из комнаты, улыбнувшись через плечо на пороге.
Денис сел и придвинул к себе прибор и бумагу.
Войко его друг.
И он поймёт.
ФИНАЛЬНЫЙ ГОРН
Олег Медведев
Песня князя
(Песня мужа Княгини Рыжих)
Был бы я князь как князь, если бы был богат,
Стал бы богатым, если бы был умен…
Только – «увы и ах» – вновь предо мной лежат
Скудные земли гордых и злых племён.
Снова в календаре месяцы отмечать,
Снова считать патроны и сухари…
Снова терять в пути княжескую печать,
«Браунинг» и ключи от твоей двери.
Бродит во тьме тоска, словно полночный тать,
Воет пурга, приборы сошли с ума…
Сяду-ка я к столу, стану тебе писать
Письма из тундры, долгие, как зима.
Грузит почтовый письма в мешки, лента течёт, тает сургуч,
Метит почтамт черным клеймом марки далёких стран…
Я, засыпая, вижу тебя, войско в строю и лучик из туч,
И в этом луче – наш княжеский флаг, синий, как океан…
Мой одинокий горн всё не поёт зари,
Сутками к ряду, немощен и устал,
Он вспоминает марш –
Тот, что живёт внутри
Раковин белых с берега рыжих скал
Парусник на волне,
Пьяный распев бродяг,
Медное соло – «Каждый живой – на ют!»
Быть бы средь них и мне,
Мне бы услышать, как
Раковины затейливые поют…
Скромный почтовый мул письма издалека
Тащит по небу, в блистерах рассвело…
Выше восточных гор в розовых облаках
Вязнет его перкалевое крыло…
