— Когда я проводил опрос, то мне понравилось мусульманство.
— И чем же оно лучше? — хмуро спросил Соловейчик, жестом усадив на место вскочившего было Потапова.
— Ну, во-первых, — я загнул один палец, — у них есть многоженство…
Все сидели и ждали, когда я загну следующий палец.
— А дальше? — наконец не выдержал Потапов.
— Не знаю, — растерянно ответил я. — Я как про многоженство узнал, дальше уже не слушал.
Несколько секунд стояла мертвая тишина, потом сперва один хихикнул, потом второй, и секунду погодя уже не смеялись, а ржали все вокруг. Некоторые вытирали слезы.
— На Русь тебе лучше не ходить, — отсмеявшись и глубоко вздохнув, сказал Соловейчик, когда мы втроем отошли в сторону.
— Да я уже понял, да в принципе и не собирался. У меня другие планы. Отомстить, и дальше свобода. Может, к норманнам подамся. Там хорошие воины ценятся, — присев на теплый крупнозернистый песок, ответил я.
— На Руси тоже, может, останешься?
— Нет, я половину страны кровью залью, если кто из толстопузых священников хоть слово поперек скажет или учить будет, не люблю я их. Повидал в свое время. Осветители борделей, мать их, — пробормотал я под нос.
Я реально ненавидел это отребье в рясах, может, где-то, например, в деревнях, и есть священники, с которыми приятно поговорить, но мне такие не встречались. Близкая аналогия — новые русские в рясах, вот кто они.
Пришел ко мне один такой в палату в госпитале, гнида, посмотрел на отсутствие ног — и давай меня на всепрощение крутить и на строительство храма выпрашивать. До сих пор себя ненавижу, что промахнулся костылем. Шустрый оказался, успел выскочить. А за дверь меня потом отругал главврач, костыль ее пробил.
«Историю знаю. Нет уж, спасибо. Только нахлебников в рясах мне не хватало. Я атеист до мозга костей, хотя кто-то говорил, что тот, кто слышал свист пули или разрыв снаряда, атеистом уже быть не может в принципе! А я смог!»
— Норманнов сейчас нет. Скандинавы они зовутся. Кальмарская уния, может, слышал?
— Нет. Стран много, выберу по себе. Взять ту же Америку… хм, — задумчиво подхватывая камешки и кидая их в воду, ответил я.
В общем, я разворошил осиное гнездо в рядах своих людей, споры там вели до сих пор. Даже возникла потасовка, которую прекратил Ветров, вылив на дерущихся ушат холодной морской воды.
Я действительно не мог принять вызывающую резкую антипатию христианскую религию, ничего хорошего я в ней не видел. Однажды, будучи переводчиком в издательстве, переводил несколько церковных манускриптов на английский. Старославянского я не знал. Но с помощью Интернета перевел, нашлись специалисты. Мы тогда зацепились языками, парни историками оказались, так что я у них многое узнал. Манускрипты в основном были от 1504 года и представляли собой перечень добытого на Руси добра для отправки его в Рим. Позже русские возьмут в руки бразды правления церковью, и византийцы, конечно, утратят свое влияние на Русь, но сейчас они для меня враги в рясах. Не выдержу и косого взгляда. Это же как оккупанты, реальные и ненавистные оккупанты, только не в форме цвета фельдграу с петлицами СС, а в рясах и с крестами.
Немного поговорив с купцами и оставив их в тяжелых размышлениях, я направился к своим людям.
— Внимание. Я честный человек и повторяю: я не отказываюсь от своего слова. После свершения мести все вы получите вольную, немного денег — и можете идти куда хотите. На Руси я попробую немного пожить, если не получится, и меня оттуда выдворят, уйду в другую страну, найду себе пристанище. Вам скажу честно, если кто захочет со мной остаться, милости прошу. Мне нужны хорошие воины, со мной будет весело и интересно.
— И ты не против, что мы христиане? — спросил один из фанатиков.
— Мне без-раз-лич-но. Хоть кто, главное — личная преданность и желание служить мне. Я не хочу врать, скажу честно, человек я довольно сложный, мог, конечно, притворяться, что христианин, но я не люблю давления. Если бы кто из священников сказал мне, что я должен делать, я бы воткнул ему нож в живот и пару раз прокрутил, потому что я НИКОМУ И НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН! Только я решаю, что и как мне делать. Поэтому у всех холопов, кто у меня под рукой, спрашиваю: кто хочет уйти сейчас? Я отпущу, даже денег дам. Суда дойти до дома есть. Не хочу, чтобы со мной рядом были люди, у которых на душе тяжесть.
«Вот и посмотрим, получилось у меня или нет», — подумал я, с прищуром разглядывая «своих» людей. Тут вперед вышел первый и начал снимать броню, за ним второй, пока почти десяток не двинулись вперед. Остались только лично преданные да благодарные мне люди, ушли фанатики, для которых честь пустой звук.
После негромкого обсуждения, оставив броню и оружие, от меня ушло шестнадцать человек, из них восемь новичков, которых принял сегодня утром.
«Уф-ф, самая тяжелая тема закрыта, а ведь Михалыч предупреждал — будет тяжело, но я никак не думал, что так. Да и вообще было удивительно, что бывшие рабы-воины да ушкуйники безропотно и с радостью снесли полное бритье, не принято у них так. Стали изучать новое оружие, „громовое“, как они говорят. И наконец, признали напрочь непонятного хозяина. Кем должен для них являться такой „боярин“? В именах путается. Говорит на русском с акцентом. Ага, как же, русский боярыч! Предложения строит непривычно, имеет гладкое лицо и выглядит слишком молодо. Бреется каждое утро. На испанцев напал тайно да всех вырезал. Душегуб, однозначно. Порядки новые заводит, звания, словечки воинские, о которых никто и не слыхивал. Деньгами бросается и, немыслимое дело, „души“ покупает. Назвался Олегом, сыном боярским, но признает, что приемыш, может, боярин и призвал кого перед смертью? Что в таком ракурсе остается воинам? Не лучше ли прибить непонятного демона-нечистого, дабы не поганил Русь Святую своими копытами?» — мысленно прикидывал я, что творится сейчас в умах оставшихся людей.
Я не переигрывал, мне действительно не хотелось быть христианином, просто до дрожи в коленях, как будто кто-то насадил мне это неприятие. Притворяться и носить крестик не хотелось категорически, поэтому я и принял единственно правильное решение сообщить о своих выводах и планах, анализируя реакцию людей на мои слова. Честно говоря, анализ чуть не поверг меня в шок. Русь «Святая» полностью зомбирована, одни фанатики вокруг. Я, конечно, понимал, что в данное время по-другому нельзя, но принять эту новость просто не мог.
Да я ранее слово «христианство» почти как ругательство воспринимал, а тут поставлено так, что убить, если скажу слово против церкви, могут запросто.
Глядя на пятьдесят девять человек тех, кто остался мне верен, я размышлял, что их сподвигло остаться со мной? Почему остались лучшие? Команда ушкуя, например, осталась почти вся, только один и ушел.
Куча брони и оружия на песке, которое уже стали грузить на ушкуй, несколько нашивок, которыми играли волны, вот и все, что осталось от некоторой части моего войска. Даже некоторые раненые попросили перевести их на другие суда.
