Отойдя от города километров на шесть, я заметил, что, несмотря на то что команда уже вошла в ритм, воины все равно еще печалятся, вспоминая родных. Незаметно улыбнувшись, я решил проверить покупку и поразить своих людей. Как поют местные, я знал прекрасно, так что разница, думаю, будет существенная.
Когда я открыл дверь, часовой сделал шаг в сторону, чтобы не мешать мне попасть в каюту, изнутри выскочила Ласка и с радостным лаем начала носиться по палубе, ловко уворачиваясь от мальчишеских рук. Забрав гитару, я вернулся на палубу, сел на бухту каната и сделал перебор, привлекая к себе внимание. На секунду я замер. Не знаю, почему мне пришла именно эта песня, но хотелось спеть именно ее:
Я начал жизнь в трущобах городских
И добрых слов я не слыхал.
Когда ласкали вы детей своих,
Я есть просил, я замерзал.
Вы, увидав меня, не прячьте взгляд
Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват.
За что вы бросили меня? За что?!
Где мой очаг, где мой ночлег?
Не признаете вы мое родство,
А я ваш брат, я человек.
Вы вечно молитесь своим богам,
И ваши боги все прощают вам…
[2]
На глазах мальчишек пушкарей, и ветеранов, и новичков появились слезы. У заряжающего второго расчета Фрола Волкова блестели дорожки слез на щеках, но он их не замечал, неподвижным взглядом рассматривая замершую у моих ног Ласку с высунутым языком. Каждый понимал, что эта песня про них.
Понятное дело, про небоскребы и виллы я не пел, заменив их на терема и дома, а так получилась складная и ладная песня. Настроения петь веселые или радостные не было ни у меня, ни у моих людей. Если бы начал петь, только бы испортил впечатление от первого выступления.
— Следующая песня, да как и первая в принципе, песни моей родины, — сказал я и, тронув струны, взял первый аккорд.
Как упоительны в России вечера,
Любовь, шампанское, закаты, переулки,
Ах, лето красное, забавы и прогулки,
Как упоительны в России вечера.
Балы, красавицы, лакеи, юнкера,
И вальсы Шуберта, и хруст французской булки,
Любовь, шампанское, закаты, переулки,
Как упоительны в России вечера…
[3]
Едва я успел допеть и окинуть слегка затуманенным взглядом своих людей, — многие подсели поближе, чтобы лучше слышать, — как из-за близкого поворота реки донеслись крики и звук ударов металл о металл. Там явно шла схватка.
— К бою! — скомандовал я и передал гитару одному из отроков, велев вместе с щенком отнести ее в мою каюту.
Тот, благоговейно взяв инструменты и подхватив под мышку возмущенную до предела Ласку, рванул к корме.
Одет я был для похода, то есть стандартно, в повседневную одежду — синяя рубаха, зеленые штаны с лампасами, сапожки, кольчуга, две сабли и оба пистолета. Поэтому не стал возвращаться в каюту.
— Кто же это безобразничает рядом с городом? — недоуменно спросил у меня Федор. Он прижал «Беду» к правому берегу, изредка мачтой цепляя ветви деревьев, там течение было слабее, и мы шли более ходко, благо ветер дул устойчивый.
— Тут как раз-то и логичнее. Кормчий расслабился, команда тоже, атакуй — не хочу.
Звуки драки становились все ближе, пока мы поднимались вверх по реке, а когда повернули вместе с руслом реки, то увидели два сцепившихся судна. Одна красиво оформленная ладья, второй, по-видимому, разбойничий ушкуй. С момента начала драки явно прошло не так много времени, минут пять самое большое, но оба судна уже прижало к берегу течением, затолкав в камыши. Проблема, мы с нашей осадкой можем и не подойти, и так уже четырежды садились на мели за время пути.
— Стрелять будем?! — крикнул с носа Синицын.
— Потренируемся в боевой обстановке, — кивнул я.
— Пушки товьсь! — скомандовал довольный Синицын, артиллеристы тут же засуетились у пяти пушек. Вот человек, только дай ему пострелять.
Из-за того что у нас было пять расчетов, пришлось достать еще одно орудие. На ушкуе и так места мало, а стало еще меньше.
Мы быстро приближались к сцепившимся судам. Бой уже стихал, и без подзорной трубы было видно, что победили разбойники, хотя пара очагов сопротивления еще оставалось. В это время нас наконец заметили, и прозвучал панический предупреждающий крик. Отчего поднялась паника — и так понятно, с судов было хорошо видно, как сверкают лучи солнца на шлемах моих бойцов. Не купец у меня был, а боевое судно.
— Лучники, беглый огонь, — приказал я. — Постарайтесь помочь тем, кто еще сопротивляется.
Четырнадцать лучников стали прицельно выпускать одну стрелу за другой. Попадания были, я видел, как одно тело упало в воду.
Когда мы приблизились к ним на пятьдесят метров, открыли огонь пушки и стрелки. Картечью снесли десяток разбойников, что были на ушкуе, полностью очистив его. Три орудия по ним, конечно, переизбыток, но я уже говорил, тренировать, тренироваться и тренироваться. Стрелки палили по ладье, очищая ее. Два орудия были в резерве, пока три разрядившихся быстро перезаряжались.
С громким стуком рядом со мной в мачту впился арбалетный болт. Странно, местные на Руси не любят его. Вот двое арбалетчиков из команды как рожи кривили, пока не познали, что это такое. Сейчас они у правого борта пускали болт за болтом в противника. Причем еще радостно орали при попадании или ругались, когда оба попадали в одну цель.
Даже мальчишки палили из своих пистолетов, быстро перезаряжая их, так что сближались мы под плотным облаком дыма, ветер не успевал унести его, как тот возникал снова. Стреляли воины постоянно.
Когда мы сблизились, глубина была достаточной чтобы подойти вплотную, я приказал прекратить огонь, но держать ружья наготове.
— Абордажной команде готовность, — велел я.
Два десятка воинов положили ружья на палубу и вынули мечи.
Как только наш борт коснулся борта ладьи, из двух десятков глоток вырвался утробный рев и воины полезли на судно.
После пальбы разбойников практически не осталось, организованного сопротивления тоже. Из сорока татей уцелело всего четверо, они сейчас сидели связанные у борта ладьи, пока мои воины помогали раненым и осматривали оба судна.
Из команды ладьи выжило только трое, два были при смерти, один с рубленой раной плеча, похоже, топором достали. Кольчуга аж вошла в рану. Он еще стоял, поводя бешеными глазами, держа в руках окровавленный меч, видимо, не отошел еще от боя и шока. Этот воин был очень высок ростом и имел пропорции Арни Шварца. Короче, здоровяк еще тот, у меня в команде наберется с десяток атлетов, но этот вообще здоров.
У ладьи была жилая надстройка на корме, куда вела дверь. Разбойники не успели открыть ее, хотя судя по зарубкам и воткнутому в щель топору, пытались.
