— Это я могу обещать вам, сэр, но, боюсь, что мы ещё очень далеки от всяких решительных шагов. — Он протянул руку. Видно было, что он опасается за старика и хочет выразить ему симпатию.
Профессор вместе с ним пошёл к дверям.
— Не могу понять, причём тут эта формула, — прошептал он, покачивая головою. — Но если я могу сделать что-нибудь…
— Вы можете сделать нечто для нас, профессор, — сказал Ванс, остановясь в дверях. — В то утро, когда был убит Робин, мы беседовали с миссис Друккер, и хотя она уверяет, что не сидела у окна, все-таки возможно, что она видела происшедшее на стрельбище между одиннадцатью и двенадцатью.
— У вас осталось такое впечатление? — с интересом спросил профессор.
— Очень слабое. Утверждение Друккера, что он слышал её крик, и её отрицание этого факта навели меня на мысль, что, возможно, она и видела что-то, но предпочитает скрывать это от нас. И тогда я подумал: может быть, вы имеете на неё влияние и уговорите её сообщить нам, что она видела.
— Нет, не просите меня об этом. Если эта несчастная женщина и видела что-нибудь из своего окна, разузнавайте об этом сами. Я не хочу принимать участия в этой пытке и надеюсь, что и вы не будете её терзать. То, что вы хотите, можно узнать другим способом. — Он посмотрел Маркхэму прямо в глаза. — Но она не из тех, которые говорят. Вам самим потом будет неприятно.
— Мы должны сделать все, что только можем, — решительно сказал Маркхэм. — Какой-то злой дух скрывается в этом городе, и я не могу никого защитить от страданий. Но, уверяю, вас, что без нужды я никого не буду мучить.
— А вы не подумали, — спросил профессор, — что истина, которой вы добиваетесь, может быть ещё ужаснее, чем само преступление?
— Я должен идти на риск. Но если бы даже знал, что это так, я ни в коем случае не остановился бы.
— Конечно, конечно. Я гораздо старше вас, Маркхэм, я вас помню ещё мальчиком, а жизнь клонится к закату, начинаешь находить истинные пропорции в мире. Все отношения меняются. Вещи теряют своё значение. Вот потому-то старики становятся снисходительнее, что они знают: все созданные человеком ценности не важны.
— Но мы пока живём человеческими ценностями, и я обязан поддерживать их, — возразил Маркхэм. — Никогда чувство личной симпатии не заставит меня свернуть с истинного пути.
— Может быть, вы и правы, — вздохнул профессор. — Но не просите меня о такой помощи. Если вы откроете истину, будьте милосердны: убедитесь, можно ли считать преступника ответственным, прежде чем посылать его на электрический стул. Бывают больные умы, как больные тела, и часто они существуют одновременно в одном и том же человеке.
Когда Ванс вернулся в гостиную, он тщательнее обычного закурил папиросу.
— Профессора, — сказал он, — огорчила смерть Спригга, и хотя он протестует, но все-таки формула убедила его, что Робин и Спригг относятся к одному и тому же уравнению.
Только он уж очень легко дал себя убедить. Почему? Более того, он тотчас же сознался, что Спригг был здесь хорошо известен. Не могу сказать, что он что-то подозревает, но несомненно боится кого-то… Он, по-видимому, не желает мешать правосудию, хотя решительно отказывает принять участие в крестовом походе против Друккеров. Не знаю, какая подкладка под его почтительностью к миссис Друккер, профессор не сентиментален. А эта пошлость о больном уме и больном теле? Точно на лекции по физической культуре. Ну, предложим несколько вопросов Пайну.
— Не думаю, чтобы можно было бы от него чего-нибудь добиться, — сказал Маркхэм. — А все-таки, сержант, приведите сюда Пайна.
Когда Хэс вышел, Ванс бросил на Маркхэма шутливый взгляд.
— Уверяю тебя, ты не будешь раскаиваться. Честное слово, трудная это проблема… — Он снова сделался серьёзен. — Нам тут приходится иметь дело с неизвестными величинами. Мы столкнулись с какой-то странной, ненормальной силой, которая не действует согласно принятым законам. Она чрезвычайно утончённа и неизвестна нам. Но мы знаем, по крайней мере, что источник её где-то вблизи этого дома; мы должны обыскать каждый психологический уголок, каждую щель. Пожалуйста, не раздражайся вопросами, которые я буду предлагать Пайну. Придётся заглядывать в самые невероятные места…
Послышались приближающиеся шаги, и через мгновение вошёл Хэс, ведя на, буксире старого лакея.
Глава XI
УКРАДЕННЫЙ РЕВОЛЬВЕР
Понедельник, 11 апреля, 3 часа дня
— Садитесь, Пайн, — ласково, но строго сказал Ванс. — Профессор разрешил нам допросить вас, и мы уверены, что вы ответите на все вопросы.
— Конечно, сэр, — отвечал слуга. — Я уверен, что у профессора нет причины что-нибудь скрывать.
— Отлично. — Ванс откинулся на спинку кресла. — Ну, для начала, скажите мне, в котором часу был сегодня подан завтрак?
— В половине десятого, сэр, как всегда.
— Все члены семейства присутствовали на нем?
— О да, сэр.
— Кто их будит по утрам и в котором часу?
— Я бужу, в половине восьмого я стучу в дверь.
— И ожидаете ответа?
— Да, всегда, сэр.
— И никто не опоздал к завтраку?
— Все были вовремя, как всегда, сэр.
— Не случилось ли вам видеть, чтобы кто-нибудь выходил сегодня из дому или возвращался домой до завтрака?
Вопрос был предложен очень небрежно, но я заметил, что тонкие веки Пайна дрогнули.
— Нет, сэр.
— А не мог ли кто-нибудь из членов семейства выйти из дому и вернуться без вашего ведома?
Первый раз за время допроса Пайн ответил неохотно.
— Конечно, сэр, можно было пройти через парадную дверь без моего ведома, пока я накрывал стол в столовой. А кроме того, можно было пройти и в дверь стрелковой комнаты, потому что моя дочь всегда запирает дверь в кухню, когда готовит завтрак.
Ванс помолчал, а потом спокойно спросил:
— У кого-нибудь в доме есть револьвер?
Глаза Пайна широко раскрылись.
— Нет… насколько я знаю.
— Слышали ли вы когда-нибудь о Епископе, Пайн?
— О, никогда, сэр! — Лицо его побелело. — Вы говорите о человеке, который посылал эти записки в газеты?
— Я говорил просто о епископе, — небрежно сказал Ванс. — Но скажите-ка мне, слышали ли вы что-нибудь о сегодняшнем убийстве в Риверсайдском парке?
— Да, сэр. Дворник из соседнего дома рассказал мне о нем.
— Вы знали молодого м-ра Спригга?
— Я видел его здесь раз или два, сэр.
— Он был здесь недавно?
— На прошлой неделе, сэр, кажется, в четверг.
— Кто ещё был здесь в это время?
