— А где был м-р Арнессон вчера вечером?
— Сигурд, после того как ушла Белл, разговаривал с нами ещё полчаса, а потом пошёл спать.
— В котором часу?
— Около половины двенадцатого.
— Как вы говорили, — продолжал Ванс, — м-р Парди производил впечатление человека, ум которого был сильно утомлён?
— Дело было не в утомлении, он скорее казался подавленным, расстроенным.
Ванс замолчал, и вопросы стал задавать Маркхэм.
— Я полагаю, — начал он, — что бесполезно спрашивать вас, не слышали ли вы звука, напоминавшего выстрел?
— В доме было тихо, — ответил профессор, — да и никакой звук не мог донестись сюда из стрелковой комнаты. Стены в этом доме очень толстые.
— Последние минуты жизни самоубийцы ещё недостаточно изучены, — небрежно сказал Ванс. — О чем вы разговаривали с м-ром Парди в течение часа, предшествовавшего его уходу?
— Мы говорили немного. Какая-то навязчивая мысль владела им, и большую часть времени он провёл за шахматной доской.
Ванс посмотрел на доску. Некоторые фигуры ещё стояли на чёрных и белых квадратах.
— Очень любопытно, — тихо проговорил он. — Очевидно, он размышлял над концом партии с Рубинштейном. Фигуры расставлены так, как в тот момент, когда он сдался, с неизбежным матом чёрным епископом на пятом ходу.
Профессор перевёл взгляд на шахматный стол.
— Чёрный епископ, — повторил он тихо. — Вот что занимало его вчера ночью. Как могла такая тривиальная вещь подействовать на него так губительно!
— Не забывайте, сэр, — напомнил ему Ванс, — что чёрный епископ — символ его поражения. Он воплощал гибель его надежд. Гораздо менее могущественные факторы доводили людей до самоубийства.
Через несколько минут Бэрк доложил о прибытии врача. Простившись с профессором, мы опять спустились в стрелковую комнату, где доктор Доремус производил освидетельствование трупа Парди.
На этот раз доктор не был в весёлом настроении.
— Когда же, наконец, кончится это дело? — заворчал он. — Мне не нравится здешняя атмосфера. Убийства, смерть от потрясения, самоубийство — достаточно, чтобы довести человека до тихого помешательства!
— Мы полагаем, сказал Маркхэм, что это конец.
— Очень надеюсь. — Он снова наклонился к трупу, и, разогнув пальцы его руки, бросил на стол револьвер.
— Для нашей коллекции оружия, сержант.
Хэс опустил револьвер в карман.
— Когда он умер, доктор?
— В полночь или около того, может быть раньше, может быть позже. Есть ещё дурацкие вопросы?
— Нет сомнения, что это самоубийство?
Доктор с гневом посмотрел на него.
— А на что же это похоже? Оружие было в руке. На виске следы пороха. Положение тела естественное. Что же, все ещё сомневаетесь?
Ему ответил Маркхэм:
— Нет, доктор. С нашей точки зрения, все указывает на самоубийство.
Когда Хэс помог доктору переложить тело, мы все пошли в гостиную, где скоро к нам присоединился и Арнессон.
Ему вкратце объяснили положение вещей.
— Конечно, все уравнение рушится. Но вот чего я не могу понять, — прибавил он, — почему он выбрал стрелковую комнату? У него в своём доме было достаточно места.
— В стрелковой комнате было подходящее оружие, — предположил Ванс. — Вот, кстати: сержант Хэс желал бы, чтобы мисс Диллард удостоверила подлинность револьвера; просто ради формальности.
— Это возможно. А где он?
Хэс подал ему револьвер, и он вышел из комнаты. Ванс остановил его.
— Спросите также у мисс Диллард, были ли у неё карты в стрелковой комнате.
Через несколько минут Арнессон вернулся и сообщил, что револьвер именно тот, который лежал в ящике для инструментов, и что в стрелковой комнате были карты в ящике стола, а Парди знал об этом.
Вскоре появился доктор и подтвердил своё заключение, что Парди застрелился.
Маркхэм кивнул головой с нескрываемой удовлетворённостью.
— У нас нет причин, доктор, сомневаться в вашем заключении. Наконец эта оргия убийств приходит к логическому завершению.
* * *
Вечером Ванс, Маркхэм и я сидели в длинном зале клуба; в газеты были посланы сообщения о самоубийстве Парди и предположения, что «Дело Епископа» заканчивается. Весь день Ванс помалкивал, но теперь он заговорил.
— Слишком просто, Маркхэм, слишком просто. Все логично, но неубедительно. Не могу себе представить, чтобы наш Епископ закончил свои дьявольские шутки таким банальным способом. Я разочарован.
— Может быть, его воображение исчерпалось убийствами… Пьеса окончена, и надо было опустить занавес. Поражение и разочарование являлись не раз причинами самоубийств.
— Правильно. У нас разумные объяснения самоубийства, но чем мотивированы убийства, мы все-таки не знаем.
— Парди был влюблён в мисс Диллард, — возразил Маркхэм, — и, вероятно, знал, что Робин претендует на её руку. Возможно, и Друккера он ревновал.
Ванс покачал головой.
— Относительно мотивов мы не можем расчленять преступления: они все являются следствием одного импульса, совершены под влиянием одной страсти.
Маркхэм нетерпеливо вздохнул.
— Если самоубийство Парди и не связано с этими убийствами, то, во всяком случае, мы дошли до мёртвой точки и буквально, и фигурально.
— Да, да. До мёртвой точки. Но не понимай ложно моей болтовни. Смерть Парди неоспоримо связана с убийствами. Слишком тесно связана, говорю я.
Маркхэм несколько мгновений испытующе смотрел на Ванса.
— Ты, значит, сомневаешься, что Парди совершил самоубийство?
Прежде чем ответить, Ванс помолчал.
— Я хотел бы знать, — начал он, растягивая слова, — почему карточный дом моментально развалился, когда я слегка облокотился на стол, и почему он уцелел, когда голова Парди упала на стол после того, как он выстрелил в себя?
— Ну так что же? — сказал Маркхэм. — Первый же толчок разъединил карты. — Вдруг глаза его сузились. — Ты полагаешь, что карточный домик был построен после смерти Парди?
— Ничего я не предполагаю, милый друг, просто даю волю моему юношескому любопытству.
Глава XXIII
ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ
Понедельник, 25 апреля, 8 часов 30 минут вечера
Прошло восемь дней. Похоронный обряд был совершён над Друккером в его маленьком домике на 76-й улице в присутствии Диллардов, Арнессона и нескольких человек из университета, пришедших отдать последний долг учёному, работами которого они восхищались.
