– Сразу после похорон Кошкина куда-то исчезает на три дня. А
после возвращения ее якобы начинают преследовать: следят и что-то ищут в ее
комнате. Предположим, о наследстве знал или, скорее, догадывался кто-то еще. За
Кошкиной стали наблюдать, и ее вояж неизвестно куда убедил этого человека, что
«наследство» у нее. И он решил им завладеть. Эта вещь небольшая по объему,
которую легко спрятать в комнате. Иначе зачем рыться в ее вещах? О господи, что
она там нашла? Бриллиант, замаскированный под картофелину? Я бы на ее месте
отнесла вещицу в банк.
– Может, она так и сделала, но тот, кто искал, надеялся, что
она с ней не расстанется.
– Тогда это не бриллиант, – съязвила я.
– Не отвлекайся. У нас есть еще звонок: Кошкину спрашивали о
каких-то чертежах или бумагах… черт, надо срочно узнать, кем был папаша. А вдруг
он какой-то кагэбэшник, у которого хранился компромат на неких лиц, и они…
– Если кагэбэшник, то это не ко мне, – усмехнулась
я. – Терпеть не могу боевики со злодеями-чекистами.
– Хрен с ними. Я их тоже не люблю. Путь будет бриллиант в
картофелине.
– Нет, – немного подумав, сказала я. – Это должны
быть какие-то бумаги. Провалялись в чулане вместе со старыми фотографиями, и на
них долгие годы никто не обращал внимания. Но бумаги ценные. Иначе весь этот
сыр-бор устраивать ни к чему.
– Само собой, – кивнула Женька.
– Человек, который пытался их найти, не мог действовать
открыто, то есть он не явился к Кошкиной с автоматом или обрезком металлической
трубы и не потребовал отдать их. Значит, это не бандиты.
– Что очень хорошо для нас.
– И не кагэбэшники, что дважды хорошо. Тогда скорее это
родственник.
– Или старый приятель отца. Или приятель приятеля, –
веселилась Женька. – То есть тот, кто подозревал, что бумаги в принципе
могут существовать, но не был в этом уверен. Не то давно бы навестил чулан
старикана. А вот вояж Кошкиной после похорон в некое место позволил ему
надеяться, что бумаги есть и они у нее. А ты говоришь: банально, –
подзадорила меня Женька. – Смотри, сколько всего напридумывали.
– Вот именно, – скривилась я. – Напридумывали.
Теперь самое главное. Кошкина внезапно исчезает. Этому может быть две причины:
либо она отправилась в очередной вояж, либо кому-то надоело без толку копаться
в ее вещах и он стал действовать более решительно.
– То есть похитил женщину с намерением провести допрос с
пристрастием? – весело предположила Женька. Тут мы уставились друг на
друга, и улыбки сползли с наших физиономий.
– Черт, – прошептала я. – Из дома она ушла в
субботу, а в понедельник в ее квартире появился некий молодой человек. Соседки
решили, что это дружок Юльки, но сама Юлька с этим категорически не согласна.
– И Кошкина до сих пор не вернулась. Выходит, что отпускать
ее после допроса никто не собирался. Анфиса, не хочу каркать, но боюсь, что мы
опоздали.
– Будем надеяться, что это наши фантазии и Кошкина кайфует у
друзей на даче, – поспешно сказала я, но, если честно, очень в этом
сомневалась. В груди вдруг стало холодно, и веселиться желания больше не
возникало. Если в наших догадках есть доля правды, то женщина уже мертва.
Женька взглянула на часы:
– С утра в милицию пойдем?
Я вздохнула:
– Будет ли толк? Хорошо, если выслушают. Надо подключать
Кошкина, пусть заявление напишет.
Мужа подключать не пришлось. Утром мы отправились в
отделение милиции Первомайского района, где проживала Кошкина, и, едва войдя в
здание, услышали гневный голос Ольги:
– Лодыри окаянные, человек пропал, а им и горя мало.
Пройдя по коридору, мы обнаружили Ольгу у окошка, за которым
укрылся дежурный, еще два «лодыря» по соседству с ним с интересом разглядывали
стены, делая вид, что происходящее их не касается. Увидев нас, Ольга, которая
уже начала выдыхаться, приободрилась и с новыми силами принялась взывать к
гражданской совести. Если честно, их стойкое нежелание приобщиться к чужому горю
было мне понятно. Я вчера тоже не хотела. Опять же, история в ее, так сказать,
первозданном виде душевного трепета не вызывала и даже выглядела дурацкой, но
за ночь я так уверилась в наших с Женькой фантазиях, что теперь не сомневалась:
с Кошкиной случилась беда, потому присоединила свой голос к Ольгиному. Женька
извлекла журналистское удостоверение и умудрилась переорать нас обеих.
Милиционеры каменели лицом, пока один из них вдруг не спросил меня:
– Вас Анфисой зовут?
– Да, – растерялась я, подумав: «Неужто благодарный
читатель?» Ольга с Женькой тоже присмирели, ожидая, что последует за этим.
– А муж ваш полковник Громов?
– Так точно, – ответила за меня Женька.
– Володя, прими у них заявление, – устало обратился он
к товарищу. Только я хотела возмутиться: это что же выходит, если муж
полковник, то заявление примут, а если нет, то… как он огорошил нас вторично: –
Все равно не отстанут. От них уже в городе все менты стонут.
Сыщицы-любительницы.
Женька набрала в грудь воздуха, желая возразить, но тут
Володя протянул руку и обреченно сказал:
– Давайте заявление.
И весь Женькин пыл внезапно угас под его взглядом мученика.
– И что теперь? – чуть ли не шепотом спросила Ольга,
когда мы вышли из отделения.
– Дело заведут, – буркнула Женька. – Они лучшие
умельцы по заведению дел.
– А Машка?
– Будем надеяться, что с ней все в порядке.
Прошло два дня, Кошкина так и не появилась. В то, что с ней
все в порядке, верилось с большим трудом. Наше расследование пришлось временно
прекратить, потому что нагрянул Ромка, а при нем даже упоминать о нашем
расследовании не стоило. Он считал, что раскрывать преступления должны
профессионалы, а мы только портим жизнь себе и людям. К тому моменту уже все
мои мысли были о Кошкиной, и приезду мужа я не то чтобы не обрадовалась, просто
вздохнула с облегчением, когда проводила его на вокзал.
Два дня Женька у меня не показывалась, и это тоже
беспокоило. Потому я сразу же ей позвонила.
– Это ты? – спросила она без намека на теплоту и
большое счастье. – Любимого проводила?
– Только что. Как дела?
– Чьи?
– Не вредничай. Есть новости?
– Менты вроде бы прониклись и робко начали поиски. Только ни
фига они не найдут. А если найдут, то сама знаешь что. Один умник вчера заявил:
вся надежда на грибников.
– Это в каком же смысле? – удивилась я.
