Небрежно вырванный из тетрадки листок в клеточку, на нем
крупным почерком было написано: «Уважаемая Анна. Вы пишете детективы, а моя
жизнь в последнее время превратилась в детектив. Меня преследуют. Я боюсь… нет,
я уверена, что меня хотят убить. Это все из-за родового проклятья, из-за
страшной тайны, в которую я невольно посвящена. Я не могу никому доверять,
близкие люди стали врагами, я одна и совсем беспомощна. С уважением, ваша
давняя читательница и почитательница Кошкина Мария Степановна».
Вот тогда я и заявила, что это полный бред, а Женька по
обыкновению начала спорить:
– А если тетка не чокнутая, и в самом деле…
– Что в самом деле? – передразнила я. – Ее жизнь
превратилась в детектив? Близкие люди стали врагами? Еще страшная тайна и
родовое проклятье. Можно смело ставить диагноз.
– И фамилия какая-то дурацкая, – кивнула Женька. –
Кошкина…
– Фамилия обыкновенная, а вот письмо… Ладно, бог с ней, с
Кошкиной, и ее фантазиями. Читаем дальше.
Женька надорвала следующий конверт, но читала уже без
задора. Чувствовалось, что неведомая Кошкина не шла у нее из головы.
– Все, – вздохнула она, откладывая последнее
письмо. – Больше ничего интересного.
– Пойду Ромке позвоню, – сказала я и отправилась в
прихожую, где у нас стоит телефон. Поболтав с мужем, я вернулась в кухню и
застала Женьку с конвертом в руке.
– Анфиса, а Кошкина эта из нашего города. Вот здесь и адрес
есть. Холмогорская, пять, квартира тринадцать.
– И что? – нахмурилась я.
– Холмогорская – это где-то в Западном районе?
– Возможно.
– На машине полчаса, – не унималась подруга.
– Не болтай ерунды, – разозлилась я. – Приедем мы
к этой Кошкиной, и что? Она нам расскажет идиотскую историю, которую, кстати,
придется выслушать до конца, неудобно убегать, раз сами приперлись.
– А вдруг она вовсе не чокнутая? – нахмурилась Женька.
Признаться, ее упрямство меня удивило. Не первый год работая
журналисткой, она постоянно получала письма и с ходу бралась определить, псих
их писал или «так себе». И вдруг… Это меня насторожило. Я устроилась напротив
нее, помолчала и спросила:
– Номера телефона Кошкиной там случайно нет?
– Нет.
– Жаль. Могли бы позвонить, чтобы убедиться, что эта
Кошкина… Неужто ты в самом деле думаешь… Я уверена, это глупый розыгрыш, –
тряхнув головой, решительно заявила я. – И никакой Кошкиной в помине нет.
– Так давай проверим, чего проще? – подняла на меня
взгляд Женька.
– Хорошо, проверим, – не стала я спорить. – И если
окажется, что я права, будем выглядеть распоследними дурами.
– Всегда можно сказать, что ошиблись адресом.
Через двадцать минут мы спустились к моей машине, которая
стояла под окнами, а еще через полчаса кружили по Западному району в поисках
улицы Холмогорской. Никто из прохожих, к которым мы обращались за помощью, о
ней толком ничего не знал, вроде бы улица где-то рядом, но вот где? Это еще
больше убедило меня в том, что нас разыгрывают, нет никакой Кошкиной, да и
улицы Холмогорской тоже нет. Только я собралась заявить об этом Женьке, как
она, ткнув пальцем куда-то влево, завопила:
– Вот она!
И в самом деле, слева начиналась улица, на ближайшем доме
была табличка «Холмогорская, 1».
– Третий по счету дом должен быть наш, – удовлетворенно
кивнула Женька.
Я торопливо свернула. Третий по счету дом был под номером
5а, в глубине двора высилась сталинка с внушительного вида аркой.
– Это там, – заволновалась Женька. Ее волнение внезапно
передалось мне.
Мы въехали в чистенький дворик с детской площадкой,
скамейками и котами, которые с важным видом наблюдали за нашим приближением.
– Тринадцатая квартира в первом подъезде, – кашлянув,
заметила Женька. Я согласно кивнула. Приткнув машину возле палисадника с цветущей
космеей, мы вошли в подъезд.
Несмотря на отсутствие кодовых замков и домофона, в подъезде
было чисто, на окне стояли цветы, у каждой квартиры лежал половичок. Лифта не
было. Мы поднялись на четвертый этаж и замерли перед тринадцатой квартирой. Дверь
была выкрашена коричневой краской, рядом на стене три звонка, снабженные
табличками с фамилиями.
– Коммуналка, – прокомментировала Женька и нажала
кнопку напротив фамилии Кошкина.
Пару минут мы выжидали, потом Женька надавила на кнопку еще
раз – с тем же успехом.
– Ее нет дома, – пожала я плечами, почувствовав
облегчение. Несмотря на слова подружки, наш визит сюда представлялся мне
довольно глупым и уж точно бесполезным. Сердито взглянув на меня, Женька
позвонила еще раз, теперь уже соседям. Я отвернулась, не желая сие
комментировать.
Наконец дверь открылась, и я увидела тетку неопределенного
возраста, с синеватым лицом, выдающимся носом и глазами навыкате; она удрученно
взглянула на нас, и стало ясно: мы оторвали ее от важного дела, о чем сейчас
лично я горько сожалела.
– Здравствуйте, – кивнула Женька, и я тоже, успев
сообразить, что проку от разговора с теткой не будет.
Тетка попыталась произнести нечто членораздельное, поняла,
что ничего из этого не выйдет, и с грустью вздохнула, уставившись себе под ноги.
– Соседка ваша дома? – упрямо напирала Женька. Тетка
вновь взглянула на нас и покачала головой. – А где она?
Тетка махнула рукой – это могло означать что угодно, от «не
знаю» до «катитесь отсюда», – и пошла прочь, забыв закрыть дверь. Женька
заглянула в прихожую, намереваясь последовать за ней, и тут в поле нашего
зрения возникла девица лет семнадцати, прошипела «зараза» и отвесила тетке
пинок, на который та никак не отреагировала, после чего девушка хмуро
покосилась в нашу сторону.
– Вам кого?
– Кошкину, – хором ответили мы.
– Нет ее, – сообщила девица, намереваясь закрыть дверь.
– А где она?
– Откуда мне знать?
– Она работает? – не унималась Женька.
– Не-а, она на инвалидности.
– Значит, ушла куда-то?
– Наверное.
Девица томилась, я ожидала, что она, не выдержав, захлопнет
дверь перед моим носом, но Женька шагнула вперед, оказалась в прихожей, и
девица поняла, что безнадежно опоздала.
– Я из газеты, – сообщила подружка таким тоном, точно
зачитывала приказ реввоенсовета. Девица забеспокоилась и со вздохом спросила:
