– При чем тут Тарантино? В прежние времена возле монастырей
непременно был постоялый двор. Вот и в Рождествене был. И на этом дворе людей
грабили и убивали. А чтобы грехи замолить, монастырю жертвовали, поэтому Иван и
сказал: «невинно убиенные», а местные жители – потомки тех кровопийц, вспоминать
прошлое не любят, но и от прежних привычек до конца избавиться не в силах,
оттого у них дурная слава в округе.
– Гениально, – кивнула я.
– Как думаешь, в гостинице есть подвал?
– Наверное. А зачем он тебе?
Женька немного помолчала, прежде чем ответить.
– Я бы хотела взглянуть. Ты подумай, ну зачем в этом
захолустье такая гостиница? Нет, в подвале непременно надо пошарить.
– Хорошо, пошарим. А теперь спи.
Спать не хотелось, но слушать Женькины бредни никаких сил не
хватало, в основном потому, что и мне на ум приходили мысли фантастические и
даже глупые, при этом ни одна не казалась ни глупой, ни фантастической. Такое
состояние ума может завести очень далеко, и я сделала вид, что сплю.
Как ни странно, я действительно быстро уснула, а проснулась
оттого, что Женька, стоя возле распахнутого настежь окна, восторженно
декламировала:
– Люблю грозу в начале мая…
– Это ты к чему? – протерев глаза, спросила я.
– Не могу вспомнить ни одного поэтического шедевра,
соответствующего моменту, а чувства переполняют.
– Это от необразованности.
– Чувства переполняют?
– Вспомнить не можешь.
Я встала рядом с Женькой и вскоре поняла, что и чувства меня
тоже переполняют, и с образованностью незадача.
– Красота-то какая, – перешла Женька на прозу, и я с
ней согласилась.
Через полчаса, отправляясь завтракать, мы, выйдя в коридор,
недоуменно переглянулись: с веранды доносились голоса, причем было их много. Мы
с Женькой успели привыкнуть, что, кроме нас, в гостинице обитают только сестры,
и ускорили шаг, чтобы понять, в чем дело.
Оказавшись в холле, мы обнаружили Веру в магазине за кассой,
к которой выстроилась очередь из пяти человек, а на веранде еще шесть человек
пили чай. Те, что на веранде, были женщины помоложе, и с ними один мужчина. Он,
кстати, чай не пил, а посмеивался над женщинами, мол, дома им не пьется, а
здесь они с удовольствием.
– За деньги-то всегда попить чайку приятнее, – хихикнул
он.
– А дома что, бесплатно? – отмахнулась одна из
женщин. – Заварка тоже денег стоит. Что дома, что здесь. Мы вот пачку
купили, так нам на неделю хватит, а кипятка, слава богу, Надя бесплатно даст.
– Да мне что, пейте, пейте, – подхихикивал старичок.
Очередь у кассы таяла, я заметила, что покупали в основном
хлеб, ну и еще какую-нибудь мелочь, расходиться не спешили, два старичка и три
старушки присоединились к тем, что на веранде, правда, чай не пили. Стало ясно:
здесь по утрам устраивают что-то вроде посиделок. Все жители, обретавшиеся в
тот день на веранде гостиницы, были пенсионного возраста. Кто-то старше, кто-то
моложе, но ни одного, кому меньше шестидесяти. Впрочем, для подобных деревень
это неудивительно, молодежь отсюда давно сбежала. Тут Вера нас заметила,
поздоровалась и крикнула, повернувшись к кухне:
– Надя, девчонок наших накорми.
Народ стал нас разглядывать, мы с Женькой здоровались, вертя
головой в разные стороны. Появилась Надя, стала накрывать на стол, на этот раз
в ресторане, наверное, сочтя, что нам здесь удобнее. Мы выбрали ближайший
столик, то есть ближайший к веранде. Не без умысла, конечно. Хотелось
послушать, о чем говорят обитатели деревни.
Яичницу мы съели и уже пили кофе, когда старичок, что
приставал к женщинам, вдруг громко спросил:
– Вера Васильевна, болтают, твоих постояльцев Ефросиньюшка
наша ночью напугала?
– Да будет тебе, – сердито отмахнулась Вера.
– Слышал, слышал, как ночью куролесили, кричали да с
фонарями бегали.
– Слышал, а чего ж не вышел? – рассердилась женщина,
сидевшая неподалеку. – Вдруг беда у людей, а тебе хоть бы что. Вот так
перебьют всех…
– Ну, всех-то, положим, не перебьют, – хихикнул противный
старичок. Женщины зашумели:
– Ты докаркаешься, язык-то без костей. Забыл, как в прошлый
раз боялся из дома выйти? Соседа просил хлеба купить?
– Ну, закудахтали… Девки, – возвысил он голос,
обращаясь к нам. – Неужто правда привидение видели?
– Это не привидение, – спокойно сказала я. –
Кто-то подшутить над нами решил. Жаль, не поймали шутника.
– Кто ж у нас на такие шутки гораздый? – удивился дед,
оглядывая публику. В его голосе чувствовалось сомнение, то есть он не допускал
и мысли, что кому-то из жителей деревни могла прийти в голову столь несуразная
идея.
– Привиделось девчонкам, – сказала Вера, сердито глядя
на него. – В темноте мелькнуло что-то, они думали, воры в магазин лезут.
– Вона как, а говорили – привидение, – хихикнул дед.
– Кто тебе, старый черт, говорил?
– Надюха твоя и сказала, девки, говорят, кого-то с белым
лицом видели. Вот я и решил, наверное, Ефросинья их навестила.
– Ой, болтун, небылицы рассказываешь. И так над нами в
округе смеются.
– Тебе привидению надо спасибо сказать, из Москвы народ
попрет, как девки в газете о нем пропечатают. Они в Москве-то своей до небылиц
охочи, будет у тебя гостиница под завязку забита, хозяину твоему радость, и
тебе навар.
– Ты бы о своем наваре думал, – рассердилась Вера.
Старикан опять захихикал, а Женька вдруг сказала:
– Привидения нас не очень интересуют, а вот все, что связано
с монастырем… особенно после войны, сорок шестой – сорок девятый годы…
Я физически ощутила напряжение, которое теперь царило на
веранде. Лица стариков и старух вдруг застыли, они смотрели куда-то мимо друг
друга и избегали встретить чужой взгляд.
– Ну, что, Петровна, пошли, – сказал старикан соседке,
тяжело поднимаясь.
Соседка, подхватив сумку, отправилась за ним. Один за другим
старики вставали и шли к выходу, прощаясь с Верой и игнорируя нас. Через минуту
на веранде никого не осталось. Вера собрала чашки и ушла на кухню.
– Как тебе это? – спросила Женька.
– Впечатляет, – кивнула я. – Что за черт дернул
тебя спросить?
– Зато теперь мы убедились: есть тайна, которая объединяет
всех этих людей. И знаешь что? Я очень хочу ее разгадать.
