– Травы знает, судьбу предсказать может. Много чего может. А
еще говорят, не помрет он никогда.
– Это враки, – не выдержала я.
– Как посмотреть, – пожала Полина Ивановна
плечами. – Вы его видели? – Мы с Женькой кивнули. – И сколько
ему лет, по-вашему?
Этот вопрос и меня очень интересовал.
– Лет тридцать пять, наверное, – пожала я плечами.
– То-то – тридцать пять, – усмехнулась женщина. –
А он деду моему ровесник. Как и мой, сорок девятого года. Только дед у меня еле
ногу волочит да на сердце жалуется, а этот любого молодого мужика за пояс
заткнет.
– Вы же сами говорите, он травы знает, вот и поддерживает
организм, опять же – здоровый образ жизни.
– Может, и так. Только наши говорят, если смерть от него
один раз отступилась, он ее и во второй раз обманет.
– Вы нам расскажите, пожалуйста, что значит отступилась, это
очень интересно, – заволновалась Женька.
– Расскажу, только история больно страшная, к ночи и
вспоминать не хочется.
– Мы вас до самой деревни проводим, вы только расскажите.
– Когда мать его беременная им ходила, заболела вдруг и
вроде как померла, лежала белая и не дышала. Врача в ту пору было не сыскать, а
про нее говорили, что колдунья она. Появилась здесь с мужем, он на железке
работал большим начальником, но местные знали, она из этих, из велесовских, что
в лесах прячутся. Они все сплошь колдуны. Слыхали, поди, деревня тут есть,
Велесово, только найти ее не могут, как ни искали. Мать-то молчала, откуда
пришла, и муж ее помалкивал, где их судьба свела, но люди видели у нее знаки на
руках. Колдовские. Муж ее все это, конечно, суеверием считал и никого не
слушал, любил ее очень. Пожили они тут недолго, железку дальше тянуть стали,
мужа-то в село перевели, километров в тридцати отсюда, а она в Рождествене
осталась, дом у них был хороший, пленные немцы строили. Муж, конечно, приезжал,
на нее нарадоваться не мог, особенно когда она ребеночка понесла, первенца
ждал. И вдруг… Три дня она лежала бесчувственная. Уж как он по ней убивался, да
что делать? Пришли люди, сказали, надо ее хоронить. Положили в гроб, а она
лежит как живая. Аж жуть берет. Ну, закопали. А ночью деревня содрогнулась от
волчьего воя. Полнолуние было, собрались волки у ее могилы и до рассвета выли.
Ночью, само собой, подойти никто не рискнул, а утром пришли на кладбище и
видят: могила разрыта, крышка гроба сорвана, в гробу лежит покойница, а в ногах
у нее ребеночек. Поняли, что живую ее схоронили, в летаргическом сне она была,
не зря как невеста в гробу лежала. А в гробу, видать, очнулась, когда ребеночек
наружу проситься стал. Родила она его, а у самой сил уже не осталось, померла.
Запрягли лошадь да в больницу скорей, ребенка в город повезли. Но по дороге его
материна родня выкрала. Воспитали они его по-своему, и теперь он самый
настоящий колдун.
– Потрясающая история, – пряча усмешку, заметила я,
наблюдая, как Женька с очумелым видом, спотыкаясь, бредет рядом. – Я не
поняла, кто могилу раскопал?
– Ясно кто, родня ее. Я ж говорила, полнолуние было, а все
велесовские запросто в волков перекидываются.
– Зачем же волками перекидываться, человеку выкопать гроб
гораздо проще.
– А вот этого, милая, не скажу. Видно, им так
положено, – с некоторой обидой заметила женщина.
То, что Полине Ивановне на ночь глядя вздумалось
рассказывать страшные сказки, меня не очень-то удивило: в деревне какое
общение, а тут сразу четыре благодарных уха, – но вот Женькино поведение
меня прямо-таки возмутило. Судя по ее виду, она готова была поверить в эту чушь
сразу и безоговорочно.
– Вы в монастырь часто ходите? – вздохнув, решила я
сменить тему.
– Куда там часто, далеко пешком, а транспорта никакого. Сами
видите, дороги и той нет.
– Но с матушкой вы знакомы?
– Не то чтобы знакома. Уж очень строгая она, подступиться
боязно.
– А с кем-нибудь из монахинь?
– Так они все приезжие. По именам только и знаю. Из наших
там Наталья-послушница.
Признаться, я боялась поверить в такую удачу, не зря,
выходит, мы тащились через лес и слушали всякую чушь.
– Наташа из вашей деревни? – спросила я.
– Из нашей, из нашей. Мать с отцом у нее непутевые были, оба
пьяницы. Жила она самой себе предоставленная, в школу ходила когда вздумается,
школа у нас за тринадцать километров, там интернат. Из интерната она то и дело
сбегала. Приглядеть-то некому, раз родители, почитай, каждый день пьяные. Ясно
было, пропадет девка. Как на грех, уродилась она красавицей. Само собой, парни
вокруг нее вертелись, а она то с одним, то с другим… Тут художник у нас в
деревне появился, дом купил, стал на лето приезжать. Рисовал все, Наташку тоже
рисовал, голую, прости господи. У него что ни день, то гости, на рыбалку
приезжают, со всей России, художник-то, говорят, знаменитый. Ну и каждый день
застолье. И Наташка там, с мужиками. Вышло дело, прижила ребенка. От кого, не
ясно, может, от художника, может, от кого из гостей. Должно быть, надеялась,
что в город ее возьмут. Да кому она нужна, в городе красавиц и без нее много, а
она деревенская да необразованная. На зиму все разъехались, а она с пузом. Жить
не на что, работы в деревне никакой, подалась было в город, и там на работу
никто не берет, кое-как концы с концами сводила, родила ребеночка и в роддоме
его оставила. Думала, ей без него легче будет. Но жизнь свою не устроила,
видно, судьба такая. Вернулась домой, мать с отцом у нее померли, отравились
какой-то дрянью, а чего девке в деревне делать, где одни старики остались?
Думали, она опять в город уедет или того хуже, сопьется, как родители ее. А она
вдруг в церковь подалась. Скромницей такой ходит, глаза опустив. Матушка ее и
настроила – надо, говорит, ребеночка тебе из приюта забрать, будет ради чего
жить и бога благодарить. Уговорила, одним словом. Только ребеночка уже чужие
люди взяли, а Наталье от ворот поворот. Отказалась ты от него, сказали, и
теперь никаких прав не имеешь. И так это на нее повлияло, что она осталась в
монастыре, грехи свои замаливать.
Насчет замаливания грехов я была не уверена. А вот художник
меня очень заинтересовал. Лес неожиданно кончился, теперь тропинка бежала через
поле, впереди показалась деревня, домов двадцать.
– Ну, вот и пришли, – остановившись, сказала Полина
Ивановна. – За разговорами-то и не заметила как. Спасибо, что проводили.
Дорогу назад найдете? А то пошли ко мне, переночуете, я вас чаем напою, а утром
в Рождествено отправлю.
– Спасибо, в гостинице беспокоиться будут. А где дом
художника?
– Вон, на пригорке, – махнула она рукой. – А мой
третий с краю. Заходите, если что.
