– Это мы как раз очень хорошо понимаем, – усмехнулась
Женька. – А вот вы до сих пор не поняли: что-то заставило ее жить здесь и
делать то, что послушнице не пристало. Что-то или кто-то. И этот кто-то вряд ли
успокоится. Наталья лежит с проломленной головой, и вы…
– Не вам меня судить, – возвысила голос
настоятельница. – У меня другой судья, он все видит…
В этот момент за дверью послышались шаги, она без стука
распахнулась, и в кабинет вошла одна из монахинь. Лицо ее было испуганным, в
крайнем волнении она пыталась что-то произнести, но получалось лишь невнятное:
– Там… там… – Она куда-то тыкала пальцем, сжавшись под
гневным взглядом матушки. Настоятельница резко поднялась и вышла из комнаты,
мы, переглянувшись, бросились за ней; монахиня почти бежала впереди, не
оборачиваясь и не произнося ни слова.
Через калитку мы вышли из монастыря и направились вдоль
стены. В той стороне, где была река, прямо над обрывом стоял каменный крест,
здесь мы с Женькой еще не были и пытались отгадать, что нас ждет. Еще один
труп? Монахиня остановилась и жалобно произнесла:
– Вот.
– Что «вот»? – рассердилась матушка.
– С той стороны, – пролепетала монахиня.
Мы обошли крест и в недоумении замерли. Кто-то красной
краской написал на кресте цифру «25». Матушка смотрела на нее так, точно
увидела привидение. Потом повернулась и пошла назад, гневно бросив:
– Сотри это. Немедленно.
Монахиня побежала следом, а мы с Женькой удивленно
уставились на крест.
– Ты что-нибудь понимаешь? – жалобно спросила подружка.
Я пожала плечами, продолжая разглядывать надпись. Это, вне
всякого сомнения, были цифры «2» и «5», намалеванные очень грубо, краска
растеклась, образуя подтеки, похожие на сгустки крови. Я прикоснулась к ним.
Краска успела высохнуть, значит, сделали надпись несколько часов назад. Я
продолжала в немом изумлении разглядывать крест, и тут меня осенило…
– Женька, – нахмурилась я. – Ты помнишь, сколько
было пленных немцев? Вера тогда назвала точную цифру.
Женька ошалело посмотрела на меня, потом перевела взгляд на
цифры и пробормотала:
– Двадцать пять. Ни хрена себе… Анфиса, что это может
значить? – беспокойно оглядываясь, спросила она. – Просто совпадение
или в этом есть какой-то смысл?
– Понятия не имею, но очень хотела бы знать. На матушку
надпись произвела самое отталкивающее впечатление.
– Ага, что у нее может быть общего с пленными немцами?
– Ты же слышала, любая шумиха вокруг монастыря самым
печальным образом скажется на его восстановлении.
– Да, везде одно и то же, – пригорюнилась
Женька. – Как ни крути, все упирается в презренный металл. Почему так?
– Философские вопросы оставим на потом, – предложила
я. – Для начала я бы хотела выяснить, что это за крест такой.
Мы тщательно его осмотрели, но не обнаружили ни одной
надписи, просто крест из черного гранита. Рядом с невысоким гранитным
основанием никакого намека на могильный холмик, справа стена, слева обрыв, не
похоже, что раньше здесь было кладбище.
– Старинный? – понаблюдав за мной, спросила Женька.
– Нет.
– Почему ты так уверена?
– Потому что вижу. Такой крест изготовят в любой мастерской,
правда, стоить это будет недешево, черный гранит – удовольствие из дорогих.
– Надо ментам об этой надписи сказать. Может, матушка с ними
будет откровеннее, чем с нами?
– Очень сомневаюсь, но сказать надо.
Мы вернулись в монастырь. К тому моменту тело уже увезли,
несколько мужчин осматривали яму. Мы слышали, как они переговаривались:
– Здесь все затоптано, рабочие, археологи… проходной двор…
Мы дождались, когда они поднимутся наверх, и спросили:
– Это нечастный случай?
– Конечно, – без тени сомнения ответил мужчина. –
Тут ноги переломать не трудно и свалиться в яму – дело двух минут.
– А что ей, по-вашему, понадобилось в этом месте
ночью? – спросила Женька.
– А вам что здесь понадобилось? – резонно
поинтересовался мужчина.
Женька принялась долго и нудно объяснять, кто мы, потом
поведала, почему заинтересовались Натальей. Услышав об аптеке, мужчина
усмехнулся и головой покачал. На лице его читалось что-то вроде «ох, уж эти
святоши», но никакого намека на интерес. Женька настояла, чтобы наши показания
занесли в протокол. Мы его подписали, и нам предложили под ногами не вертеться,
то есть попросту указали на калитку. Женька, которая и до того момента была
невысокого мнения о родной милиции, сейчас кляла их на чем свет стоит,
совершенно не стесняясь в выражениях.
– Готова спорить на что угодно, они спишут ее смерть на
несчастный случай, – возмущалась она. – И никто даже пальцем не
пошевелит.
– Давай рассуждать здраво, – попыталась я
воздействовать на нее добрым словом. – Мы не знаем, действительно ли это
было убийство или все-таки несчастный случай.
– Несчастный случай, – презрительно фыркнула
Женька. – Совсем как с Кошкиной.
– Хорошо, предположим, это убийство. Кто и за что ее убил?
– Откуда мне знать? Здесь сплошные тайны и ни из кого слова
не вытянешь. Я уверена, Наталья была знакома с нашей Кошкиной и это она ей
звонила.
– Спрашивала, не сохранились ли в семье какие-то чертежи?
Зачем они Наталье? Почему Кошкина сюда приехала сразу после похорон отца?
Допустим, что-то нашла в его бумагах. Но что? Что такого она могла найти, из-за
чего ее убили, а вслед за ней еще и Наталью?
– Отец Кошкиной болтал по пьяному делу о каком-то кладе.
Выходит, Наталья о нем знала, поэтому от нее поспешили избавиться.
– И что это за клад, скажи на милость? Если о нем кому-то
было известно, то его давно бы нашли или хотя бы попытались.
– Хорошо, – вздохнула Женька. – А ты что думаешь?
– Если эта надпись что-то значит и действительно связана с
лагерем военнопленных, значит, нам надо ехать в город, найти Волкова и
попытаться понять, что происходило здесь в те годы. Возможно, мы найдем
зацепку. И не забивай себе голову дурацкими кладами.
– Я не забиваю, – обиделась Женька и замолчала.
Мы как раз вошли в деревню. Проходя мимо дома, где жил
Вальтер, мы заметили Машу, она шла от колодца с ведром воды в руках. Я шагнула
ей навстречу, прикидывая, как бы начать разговор, но она сама задала вопрос:
– Увезли Наталью?
