– Машка родить не могла, хворала, – видя сомнение на
моем лице, пояснила женщина. – А жили они хорошо, можно сказать, душа в
душу. Ему очень ребенка хотелось, время шло, а надежды никакой. И тут эта
вертихвостка. Ну и… ушел мужик. Машка хоть и страдала, но его вроде как
оправдывала. Вертихвостка родила, однако особо счастливой его жизнь не
назовешь, по крайней мере Машке он не раз жаловался, что, если бы не дочь,
давно бы сбежал.
– А сколько Марии Степановне лет? – додумалась спросить
я.
– Годков сорок шесть, наверное. Молодая еще и выглядит
распрекрасно, несмотря на то, что инвалид.
– А где она работала, вы знаете?
– Конечно. В библиотеке. Заведующей. Библиотека тут рядом,
за углом. Машка и сейчас туда почти каждый день ходит, все книжки читает. На
пенсию книжки особо не купишь, вот она и повадилась в библиотеку, зимой по
полдня в читальном зале сидит, ну и подруги там, конечно. С ними наговорится,
чаю попьет, все легче.
– Подруг у нее много?
– Ну, в библиотеке есть, конечно. В доме – Ольга Карасева, я
ее, признаться, терпеть не могу. Может, еще кто… к ней сюда редко приходят. С
одними она и в библиотеке наболтается, у Карасевой квартира отдельная, там
удобнее, а у нас Зойка как в запое, так хоть из дома беги, одно орево.
– Но если знакомых у Кошкиной достаточно, может, она у
кого-то из подруг? – вздохнула я.
– Может, – согласилась соседка. – Только очень я в
этом сомневаюсь. Ольга ее сама искала. Вчера вечером приходила, опять же,
говорю, Машкина очередь убираться, она бы непременно предупредила, что уезжает.
Да и если бы в больницу легла, сказала бы, не мне, так Юльке. А вам она
зачем? – задала женщина вполне разумный вопрос.
Мы с Женькой печально переглянулись.
– Все дело в письме, – вздохнула я. – Она
написала, что ее преследуют, и мы подумали…
– Преследуют? – соседка взглянула с сомнением. –
Уж не знаю. С одной стороны, вроде чепуху болтает, а с другой… Куда ж ее
нелегкая унесла? – буркнула она с досадой.
– Вы поподробнее расскажите об этой самой чепухе, –
жалобно попросила Женька.
– Ну… началось все месяц назад, может, чуть больше. Заходит
она ко мне вечером и говорит: «Ваза у меня разбилась, мамина». Я
посочувствовала, жалко, конечно, вазу, а она сидит смурная и вдруг говорит:
«Как ваза могла разбиться?» Что значит – как? Обычно. Небось рукой задела или
толкнула ненароком. А она – нет, говорит, я пришла, а ваза у комода лежит, то
есть не ваза, а осколки. А комод-то возле окна. Вот я и говорю: форточка у тебя
открыта, подул ветер, ну и вышло дело. Она как будто со мной согласилась, но с
той поры взяла за моду все примечать. И началось. То у нее шкатулка не там
стоит, то лампу передвинули. Потом волосок на дверь прикрепила, как шпионы в
кино. В общем, решила, что кто-то в ее комнате шарит.
– У нее есть какие-то ценности?
– Да откуда? Всю жизнь в библиотеке. Муж особо много тоже не
зарабатывал. А потом, не говорила она ни разу, что, дескать, что-то пропало. Да
и чему пропасть? Если только телевизор уволокут. Допустим, Зойка по пьяному
делу деньги искала, хотя за ней подобного не водится. Вот я и решила, что Машка
сбрендила. А она настаивает, уперлась как осел, господи, прости…
– Подождите, если я правильно поняла, в квартиру
постороннему проникнуть не просто, раз кто-то из соседей постоянно здесь
находится? – уточнила я.
– Вовсе нет. Я с правнуком сижу. Каждое утро ухожу на четыре
часа, у внука жена работу оставить не может, а ребеночек маленький, в ясли его
пока не берут, да и отдавать жалко. Юлька в техникуме, Зойка если не в запое,
то вообще весь день на работе, ее почему и держат-то, она ведь безотказная и
работящая, если б не эта ее дурь… о чем это я? Ах да… в общем, с утра и часов
до трех Машка здесь одна хозяйничала, оттого меня обида и взяла на ее слова.
Кто и когда к ней в комнату полезет, раз только она в квартире с утра до
вечера? А теперь уж и не знаю. Вдруг и вправду чего, куда-то она ведь
делась? – Женщина задумалась, глядя в окно, кот потянулся, а Женька
вздохнула.
– Значит, у вас нет догадки, куда соседка могла
уехать? – вяло молвила она. Петровна кивнула, и мы направились к двери,
если честно, то я с неохотой. Странное дело, теперь я была уверена, что найти
Кошкину необходимо, хотя бы для того, чтобы убедиться: она жива и здорова, а
письмо не более чем ее разыгравшееся воображение.
– Предчувствие у меня, – тихо сказала Петровна. –
Третий день сердце болит… еще как на грех разругались.
Женьке, с одной стороны, болтовня уже наскучила, но с другой
– в ней крепло чувство, что сделать что-то необходимо, раз уж нелегкая принесла
нас сюда, и, вздохнув, она поинтересовалась:
– А подруга ее, Ольга, в какой квартире живет?
– Да она сама Машку искала… В двадцать первой, это в
соседнем подъезде. К ней пойдете? Она сейчас должна быть дома, на рынке
торгует, к пяти уже возвращается.
Торопливо простившись, мы с Женькой покинули квартиру.
Юлька, которая двинулась следом, чтобы запереть входную дверь, неожиданно вышла
вместе с нами на лестничную клетку и зашептала:
– Не знаю, что вам бабка наболтала, только ко мне никто не
приходил. Я вообще парней сюда не вожу, дура я, что ли, хоромы наши показывать?
Да мамашу-пьяницу. Все врут, – закончила она и неожиданно захлопнула
дверь, как раз в тот момент, когда я собралась спросить, что она имеет в виду.
– Загадочно, – изрекла Женька, с тоской глядя на дверь,
и повернулась ко мне: – Что ты об этом думаешь?
– Думаю, что мы с тобой, Евгения Петровна, ерундой
занимаемся, – фыркнула я. – Говорила тебе, письмо это – глупость. Так
и вышло.
– Ага. Глупость, а человек пропал.
– Ничего подобного. Она могла уехать, мало ли какие
обстоятельства…
– Короче, идем к этой Ольге или нет?
Я почесала нос, потопталась немного, размышляя, и кивнула:
– Идем, раз уж мы здесь.
– Правильно. Надо все доводить до конца. Если подруга знает,
где Кошкина, уснем спокойно, а если нет…
– Тогда что?
– По обстоятельствам. Идем, душа моя. И не делай такую
кислую физиономию, в конце концов тебе, как инженеру человеческих душ, очень
полезно пообщаться со своим народом.
– Заткнулась бы ты, – посоветовала я, спускаясь по
лестнице.
Рядом с дверью квартиры под номером двадцать один был только
один звонок, без таблички. Женька вдавила кнопку до упора. Через некоторое
время дверь открылась, и мы увидели женщину в пестрой футболке и трико. Она
взглянула на нас с удивлением и спросила:
– Вы к кому?
