– Болтали. Среди пленных офицер был, говорят, красавец и
гордый очень. Уж вроде жизнь тут жуткой была, а он идет, подбородок вверх,
спина прямая, не хочешь, а залюбуешься. Дело молодое, вот и вышло. Не раз
видели, как он в дом входил, когда мужа не было, хотя они, конечно,
осторожничали. Мать Славы дружбу ни с кем не водила, она вообще странная была.
Мама рассказывала, идет кто по улице, и она навстречу, глянет так, что человек
вроде к земле прирастает и с места двинуться не может. Слух о них шел, конечно,
но особо болтать остерегались, муж у нее человеком был суровым, но в ней души
не чаял. Однако гадали, кто отец ребенка, она в ту пору беременная была. И
вдруг взрыв. Когда она узнала, говорят, рухнула на землю как подкошенная и
больше в себя уже не приходила. Так ее и схоронили.
– Но оказалось, что женщина была жива?
– Выходит, что так. Отец ее пришел в деревню, когда гроб уже
закопали.
– Откуда пришел? – влезла Женька.
– Не знаю. Наверное, жил где-то по соседству. Он увез
ребенка и тело дочери. Дочку где-то у себя схоронил. Когда все это было? –
вздохнула она. – Было, да быльем поросло.
– Но не для всех, – покачала я головой.
– Вы это о чем? – насторожилась Маша. – Уж не
думаете ли вы… не знаю, что с Натальей, но остальных бог прибрал, а господу
людская помощь без надобности.
– Убийства иногда очень ловко маскируют под несчастный
случай.
– Какие убийства? – отмахнулась женщина. Тут под окнами
появился ее брат, она нахмурилась и поджала губы.
Уверена, одна и та же мысль пришла нам в голову
одновременно. Отвернувшись от окна, Маша нервно теребила руками фартук, я
боялась, что теперь от нее ни слова не добьешься, и все-таки спросила:
– Как остальные жители относились к пленным?
– Люди все разные. У кого мужей да сынов поубивало, смотрели
косо, а тут, считай, в каждом доме похоронку получили, а то и не одну. Но за то
время, что немцы здесь жили, многие привыкли. Жалели их, и они чем могли помочь
деревенским старались, ведь мужиков в деревне не было, не считая стариков да
солдат, что лагерь охраняли. Кому крышу залатают, кому крыльцо подправят, кому
огород вскопают. Когда пленных убили, многие их жалели. А старик, Демьян Суриков,
сказал: «Грех на всех нас лежит, что людям не помогли, отвечать за него
придется». Сначала на его слова никто внимания не обратил, а когда Петр Плещеев
погиб, а вслед за ним Васька Рогожин, вспомнили.
– Что он имел в виду? – насторожилась я.
– То, что пленных под завалом умирать оставили, –
сказала Маша.
– Почему из деревенских никто немцам не помог?
– Кто знает. Боялись, наверное.
В доме появился Вальтер, улыбнулся нам и присел к столу.
Маша поставила перед ним чашку и начала собирать на стол, а мы поспешили
проститься.
– Все ясно, – не успев сойти с крыльца, зашептала мне
Женька.
– Что тебе ясно? – разозлилась я.
– А то и ясно, что не обошлось без этой тетки. Она местным
простить не может гибель отца.
– По-твоему, она Наталью убила?
– Не она, так брат.
– Он же не в себе.
– Вот именно. Что сестра напоет, то он и сделает. А силища у
психов, знаешь какая? Проломить голову здоровому мужику им ничего не стоит.
– Так это буйные, а он безобидный.
– Тебе так только кажется. Мотив налицо, Вальтер этот целыми
днями шляется по деревне, внимания на него никто не обращает, а он… Опять же,
народ здесь чудной, обо всем предпочитают помалкивать, так что, если кто-то
чего-то заподозрит, еще не факт, что расскажут. Анфиса, надо срочно ехать в
город и тамошних ментов…
– Ага, – усмехнулась я. – Ты им скажешь, что
Вальтер с Машей мстят за погибшего отца, оттого народ в округе пополняет ряды
погибших в результате несчастных случаев? Ты что, забыла: ни одного уголовного
дела не заведено.
– Теперь придется завести. Не могут они замалчивать
очевидное.
– Это для тебя все очевидно, а им требуется что-то
посущественнее.
– Ты что, в самом деле считаешь, что Наталья погибла в
результате несчастного случая?
– Выяснять, так это или нет, дело милиции. Если у ментов
возникнут вопросы, им придется разбираться.
– Сомневаюсь. Здесь все повязаны. Матушке убийство как кость
в горле, у ментов раскрываемость, короче, все будут только рады на несчастный
случай ее смерть списать.
– Ты-то почему так уверена, что это убийство? – разозлилась
я.
– Потому что все сходится. Они в сговоре с колдуном, стоило
ему появиться в деревне – и наутро в монастыре уже труп. А что он говорил,
помнишь? Мол, не спешите на тот свет. Это прямая угроза. Они втроем всю деревню
терроризируют.
– Охранники погибли давно, в то время и Маша, и ее брат, и
Слава были еще детьми.
– А дед этого Славы? Он начал вершить правосудие, тут и
детки подросли, приняли эстафету.
Я понимала, что разубеждать Женьку – труд напрасный, однако
мне самой идея представлялась фантастической. Допустим, Маша считает
односельчан виновными в смерти своего отца, но для того чтобы от обвинений
перейти к решительным действиям, требуется что-то посерьезнее рассказов матери,
так мне по крайней мере казалось. Столько смертей, и каждый раз все списывают
на несчастный случай, неужели ни у кого не возникло сомнений? Хотя… Женька
права, народ здесь особо разговорчивым не назовешь. Но мысль о том, что женщина
с умалишенным братом и мужчина, живущий где-то в лесу, устроили вендетту, в
голове не укладывалось. Это даже не триллер, это черт знает что такое.
– А как же наша Кошкина? – вздохнула я. – Ее они
тоже до сердечного приступа довели?
– Конечно.
– Но тогда кому-то из них надо было отправиться в наш город.
– Не вижу проблем, – пожала Женька плечами.
Мы вернулись в гостиницу. Три сестры сидели на веранде и
встретили нас тяжелыми взглядами. Я, признаться, даже поежилась.
– У Машки были? – спросила Люба сурово.
– Были, – ответила я.
– Ох, девки, девки, – вздохнула она, покачав
головой. – Слышали пословицу: «Не буди лихо, пока оно тихо»? Принесла вас
нелегкая, теперь вот… – Она не договорила и отвернулась. Ее сестры молчали,
хмуро глядя на нас.
– Ваша Кошкина тоже все выспрашивала, – вдруг сказала
Вера, как видно, успев забыть о своем утверждении, что Кошкиной здесь не было.
По крайней мере она ничуть не смутилась и продолжала: – Жива она?
