– Нет, – испуганно покачала головой Женька. –
Сердечный приступ.
– То-то, – поникла головой Вера. – Как только
начнет кто ворошить… Теперь вот Наташа. Двое уже…
– Будет и третий, – тихо заметила Надя под тревожным
взглядами сестер. – Всегда так.
Я тряхнула головой, точно пытаясь избавиться от наваждения.
– Скажите, Маша здесь постоянно живет? – спросила я.
– Где ж ей еще жить? – удивилась Вера.
– Может, к родственникам уезжала?
– Никуда она не уезжала, брата не оставишь, а с ним… уж года
два даже в город не ездит, в больницу. Если надо, в Снегирево ходит, тут
недалеко. И родни у них никакой… – вдруг смешалась она и замолчала.
– Ну и что? – уже в комнате сказала Женька. –
Предположим, Маша с братом у всех на виду, а Слава? Кто знает, в лесу он или за
тысячу километров отсюда? И где он сейчас шастает – вопрос.
– Знаешь, что меня удивляет? – сев на кровать, спросила
я. – Почему трое охранников из восьми остались здесь? – Подружка
поначалу моего вопроса не поняла и нахмурилась. – Все восемь солдат были
не местные. После службы пятеро разъехались по разным местам, а трое остались.
– Ну, – отмахнулась Женька. – Остались и остались.
Влюбились в местных девок, вот и все. Отец Кошкиной тоже на Машину мать глаз
положил, но у них не сложилось, а этим, может, повезло больше.
– Нет, тут что-то не так, – покачала я головой. –
Четверо солдат в тот день были в монастыре. Предположительно, они монастырь и
взорвали. По идее, им надо бы держаться от этих мест подальше.
– Ничего подобного. Убийц, как известно, тянет на место
преступления, вот и эти здесь осели. Отец Кошкиной уехал, и это, между прочим,
спасло ему жизнь. Не до него было. Но когда близкие родственники конвоиров
стали убывать, вспомнили и о его детях, наверное, потому, что брат Кошкиной
появился в Рождествене. Такую возможность грех упустить, и с ним тоже поспешили
разделаться.
– Вот-вот, что ему тут понадобилось, интересно? И самой
Кошкиной тоже.
– Она хотела проверить слухи о проклятии, – напомнила
Женька недавнюю версию.
– Хорошо. Брат тоже хотел проверить? И зачем отец Кошкиной
приезжал сюда с сыном и внуком? Нормальный человек поспешил бы забыть о том,
что тут произошло. А он по пьяному делу любил предаваться воспоминаниям. Такое
впечатление, что монастырь их притягивал, – произнесла я и задумалась,
почувствовав тревогу, как будто догадка рвалась наружу, но что-то ей мешало.
Так бывает, когда не можешь вспомнить нужную фамилию, она вертится на языке, а
не ухватишь. – Маша сказала, незадолго до взрыва ее отец приходил домой,
был чем-то обеспокоен. Собирался что-то рассказать матери, но не успел.
– Заподозрил, что их хотят убить? – подсказала Женька,
но я не ответила. – Не понимаю, какие у тебя могут быть сомнения? –
бегая по комнате, говорила она. – По мне, так все совершенно ясно.
– Это я уже слышала.
– Что делать будем? В город ехать уже поздно, если только
там заночевать.
– Зачем тебе в город?
– Поговорить с ментами.
– Давай дождемся результатов вскрытия. Если это убийство,
то…
– А если нет? – буркнула Женька и села рядом. –
Анфиса, а вдруг это правда какое-то колдовство? Я вот думаю, толкнуть человека
в яму, конечно, можно и утопить или, к примеру, деревом придавить. Но молния…
как-то это слишком. Я бы даже могла допустить, что все эти смерти и правда
случайны, но ведь кто-то написал цифру «25» на памятнике, а еще волки выли…
Я посмотрела на Женьку с несколько ошалелым видом, потом
ткнула в нее пальцем и произнесла:
– Надпись появилась после гибели Натальи?
– По крайней мере в ту же ночь или утром. А что?
– Предположим, некто знал, чья она внучка, и очень хотел,
чтобы ее смерть выглядела как очередная расплата за грехи отцов.
– То есть… – медленно произнесла Женька. – Он хотел
скрыть истинную причину убийства?
– Если это все-таки убийство, – сочла нужным поправить
ее я.
– Не зли меня. Конечно, убийство. Но за что ее могли убить?
Наследство и прочее смело можно исключить, Ребенок? А что? Возможно, люди,
взявшие на воспитание малыша…
– Не увлекайся. Ей вряд ли сказали, кто они такие. Искать
надо в монастыре. Почему-то она продолжала оставаться там, хотя ее телесная
чистота под сомнением. И почему-то после войны охранники остались здесь, –
пробормотала я. – Возвращаемся к исходной точке. Нам надо найти ее
любовника.
– Хорошо, – легко согласилась Женька. – Давай
идею.
– Попробуем поговорить с художником.
– Сейчас пойдем? – воодушевилась Женька.
– Пожалуй, уже поздно. Назад возвращаться придется в
темноте. Хотя можно переночевать у Полины Ивановны, она нас в гости звала.
– А если попросить Илью нам помочь? Наша машина там не
пройдет, – озарило Женьку. – А на его тачке до деревни доедем за
десять минут. Думаю, он не откажет.
– Как ты ему объяснишь, что нам в Прохоровке понадобилось?
– Скажем, знакомую навестить решили. Ну так что?
Идем, – решительно позвала она.
Мы поднялись на второй этаж и постучали в тринадцатый номер.
Женькина манера открывать дверь, не дождавшись разрешения, всегда меня
возмущала. Вот и сейчас, стукнув раз, она распахнула дверь и сделала шаг. Илья
стоял в джинсах, держа рубаху в руке. Женька замерла с открытым ртом, а я
поначалу смутилась и даже покраснела от досады за допущенную бестактность.
Потом челюсть у меня тоже отвисла. И причиной тому были вовсе не достоинства
фигуры Ильи, хоть там было на что посмотреть. Все дело в его руках, точнее, в
татуировке. От локтей шла затейливая вязь и сходилась под лопатками.
Впечатление было, что это два темных сложенных крыла.
Итак, мы замерли в дверях с открытыми ртами, а он спокойно
набросил рубашку на плечи и, застегивая пуговицы, спросил:
– Опять что-нибудь случилось?
– Да вроде нет, – ответила Женька.
– Две минуты – и я готов.
– Что это у тебя за татуировка? – спросила я, решив не
церемониться.
– Нравится? – улыбнулся он. – Мне тоже
понравилось. Кстати, мне ее делал очень известный мастер.
– Не сомневаюсь. И где обретаются такие известные мастера?
– В Москве. Могу дать адрес.
– Можно взглянуть на крылья поближе? – расцвела в улыбке
Женька.
