Прожектор, лучом гиперболоида разрезав темноту, уперся в средний проход между рядами, посреди которого стояла моя Катя.
Я первым захлопал в ладоши, а через секунду иллюзионисту рукоплескал весь зал.
– Браво!
– Браво!!!
Катя уверенно, словно всю жизнь выступала на сцене, поклонилась зрителям и сделала изящный реверанс. Затем прошла к первому ряду и присела на свое место. Раскрасневшаяся и довольная.
Иллюзионист спустился на сцену, поблагодарил мужчин, которые, все еще находясь в шоковом состоянии, держали веревки, пожал им руки и отпустил их в зал.
– Как ты там оказалась? – первым делом спросил я.
– Магия! – засмеялась Катя.
Видимо, на моем лице появилось обидчивое выражение, потому что в следующую секунду Катя поцеловала меня и сказала на ухо:
– Я тебе потом расскажу.
– Простите, – обратился вдруг Данила к уже усевшемуся на свое место Вадиму. – Вы не подскажете, который час? Я хотел бы узнать, сколько еще до конца моего выступления.
Парень закатал рукав рубашки, несколько секунд смотрел на пустое запястье, а потом сказал:
– Я часы дома забыл.
Тогда иллюзионист обратился ко второму мужчине:
– Виталий, может, вы тогда скажете, который час?
Мужик посмотрел на пустую руку и пожал плечами, мол, кто его знает? Тут до меня дошло, что фокусник неспроста задавал им этот вопрос. Данила снял у них часы, когда тряс на прощание руки после окончания номера с исчезновением! Ну дает! Но это ж надо так запудрить мозги, чтобы люди даже не помнили, с чем они пришли в театр.
Тут иллюзионист закатал рукав, и все увидели, что у него, кроме своего хронометра, на запястье висят часы незадачливых ассистентов. В зале послышался смех. Но тут мужик радостно улыбнулся и, ткнув пальцем в сторону иллюзиониста, объявил:
– О! У меня дома такие же!
Зал зашелся в истерике. Если бы этого мужика не было, его следовало бы придумать. Гениально!
А шоу тем временем продолжалось. На сцене появился большой белый экран. Данила присел за маленький столик, и через несколько секунд зрители наслаждались карточными трюками, передаваемыми на экран посредством кинокамеры.
Как оказалось, то, что я видел тогда в самолете, когда незаметно наблюдал за неизвестным мне тогда парнем с колодой в руке, было просто ерундой по сравнению с тем, что происходило сейчас перед моими глазами.
На миг меня посетила глупая мысль, что Меджиславский попусту разбазаривает свой талант. С его-то руками такие вещи можно делать… Но я тут же себя осадил. А что, собственно, делать? Ездить поездами дальнего следования, раскручивая командировочных лохов на игру? Мотаться в сезон по курортам? Лазить по катранам (которых сейчас уже практически и нет)? Отмораживать зимой по скверикам руки, пытаясь игрой заработать на жизнь? Или кататься в городском транспорте, надеясь в толкучке незаметно вытащить у рабоче-крестьянских пассажиров их зарплату? Глупость какая! Зачем ему это?
Так он стоит на сцене, молодой, подтянутый, стильно одетый, в окружении красивых ассистенток. Все знают, что он обманщик, и тем не менее зал полон зрителей, которые только и мечтают о том, чтобы их надули! Фокусник обманывает зараз несколько сотен человек, не нарушая при этом ни одной статьи закона, – это ли не мечта каждого жулика? Мало того, ему еще и платят деньги за это!
А между тем настало время заключительного номера. Это был потрясающий по своей красоте спектакль, в котором иллюзионист вызвал из небытия знаменитую Мэрилин Монро. Они пили вино из повиснувших в воздухе без какой-либо опоры бокалов, танцевали. Потом иллюзионист нарисовал краской на холсте огромный портрет актрисы, а затем она исчезла…
Потрясенный зал стоя аплодировал иллюзионисту, и я тоже не жалел ладоней. Он заслужил эти овации. Честно, без дураков. Полтора часа пролетели незаметно.
Мы вышли из театра, все еще находясь под впечатлением от увиденного.
– Спасибо большое, – сказала Катя. – Я словно в детство попала.
– Ты великолепно смотрелась на сцене, – сказал я. – Может, действительно пойдешь в ассистентки?
– Да ну тебя. – Катя смешно надула губки.
– Ладно, шучу я, – усмехнулся я. – Лучше расскажи мне, как ты исчезла из-под купола цирка?
Катя хитро посмотрела на меня.
– А я наверх и не поднималась.
– Как не поднималась? Все же видели, как веревки…
– На моем месте уже был Данила.
Я остановился, непонимающе глядя на Катю.
– Погоди, он же стоял внизу, когда это кресло с покрывалом начало подниматься!
– А вот это как раз и не был Данила. Помнишь, он обходил меня вокруг?
– И что?
– В этот момент он поменялся с двойником, который был одет точно в такую же одежду, как у него. Ведь двойник, когда делал все эти магические жесты, стоял лицом ко мне, то есть спиной к залу. Поэтому никто и не заметил подмены. Я чуть не расхохоталась, когда увидела, как вас там всех дурят!
– Черт возьми! А ты куда делась?
– Меня вытащили его девчонки и увели тайным ходом за кулисы.
– А как ты оказалась посреди зрительного зала? Там что – подземный ход?
– Какой ты смешной! Я просто вошла через двери и подошла, как меня попросили, к центру. Ведь в зале было темно, а все внимание зрителей было приковано к сцене, над которой висело подсвеченное прожекторами кресло.
Я рассмеялся.
– Здорово! И как все просто выглядит, когда знаешь секрет.
Мы медленно шли вечерней улицей, приближаясь к Крещатику. Катя взяла меня под руку и задумчиво сказала:
– Ты знаешь, с одной стороны, мне жутко понравилось участвовать в этой иллюзии, а с другой стороны… жалко.
– Чего? – не понял я.
– Я узнала секрет, понимаешь?
Поразмыслив немного над ее словами, я кивнул.
– Думаю, что понимаю. И мне кажется, что ты не одна такая. Людям по душе атмосфера загадочности и таинственности, которая царит на представлении, и люди не хотят ее нарушать. Думаю, большинство зрителей, как и сам фокусник, считают, что фокус будет безнадежно испорчен, если его тайна станет явной. Нет, конечно, всегда найдутся дураки, которые не преминут позлорадствовать над оконфузившимся иллюзионистом.
– Ты прав, – согласилась Катя. – Но в то же время эти люди совсем не прочь узнать секрет фокуса.
– Особенно втайне от остальных, – засмеялся я. – Как это сделала сегодня ты. Многие бы хотели оказаться на твоем месте, чтобы потом с загадочной улыбкой намекать на свою причастность к тайне.
Мы подошли к вечернему Крещатику, который светился высотками, вывесками магазинов и огнями реклам.
