— Только не делай вид, что ты об этом не думала, —
ядовито сказала Машка, сморщив нос. — Имей в виду, куда ты, туда и
я! — сказала весело, но абсолютно серьезно, а главное — убедительно. И я,
не сходя с места, решила: с моей стороны страшное свинство — сначала втравить
Машку в историю, а потом бросить здесь одну, и мысли о самоубийстве оставили
меня раз и навсегда.
Спокойной нашу жизнь назвать было никак нельзя. Забот
хватало, и сердечные проблемы отступили на второй план. Меня присмотрел
начальник колонии, дядька лет шестидесяти, чем-то очень похожий на моего
покойного дедушку. Эта похожесть смущала, и поначалу я даже предположить не
могла, чего ему от меня надо. Машка предположила, что я похожа на его дочку или
внучку, что вероятнее, а он человек хороший и изо всех сил мне сочувствует. Но
шустрые девахи из нашего барака мигом объяснили, что к чему, а вскоре и от
самого «дедушки» последовало недвусмысленное предложение. Чем бы все кончилось,
одному господу ведомо: власть начальника против моего характера… Но дядя
здорово поднаторел в прикладной психологии, и всяческим гонениям начала
подвергаться Машка, а отнюдь не я. Как человек его положения способен усложнить
жизнь обычной зэчке, объяснять не надо. Я могла избавить Машку от
неприятностей, а для этого только и требуется… Что, собственно, меня
останавливает? Любовь, о которой просили забыть? И я сделала выбор. Но почти
сразу поняла, что свои силы переоценила. Не для меня все это. Лучше
действительно удавиться. Но, вернувшись со своего первого «свидания», я застала
Машку с таким опрокинутым лицом, точно по душе ей прошлись сапогами, и сделала
то, чего сама от себя за минуту до этого никак не ожидала. Подмигнула и сказала
весело:
— Теперь масло будем жрать килограммами. Считай,
повезло. А дядька и правда неплохой.
Примерно так оно и оказалось. Начальство прониклось ко мне
большой симпатией, нас перевели в первый барак, где условия были получше, а
обитатели поспокойнее, вместо работы в мастерских мы занимались
самодеятельностью или писали плакаты, которые, по замыслу нашего начальника,
должны были пробуждать в сердцах стремление к лучшей жизни, а главное, к законопослушанию.
В общем, сеяли в меру сил разумное, доброе, вечное. Потом нам исполнилось
восемнадцать, и нас с Машкой перевели на взрослую зону. Нам опять повезло, а
может, начальство расстаралось, но мы вновь оказались вместе. Как ни странно,
там стало легче. То, что я профессорская дочка, никого не напрягало, народ
встречался разный, иногда довольно занятный. Здесь меня приглядел начальник по
воспитательной части, но на этот раз обошлось без воспитания, и устроились мы
еще лучше, чем на малолетке: меня назначили помощником библиотекаря, Машку тоже
не забыли, и вместо того, чтобы шить рукавицы, мы читали любовные романы и
играли в драмкружке. А потом занялись танцами. Идея, как всегда, принадлежала
Машке. В комнате отдыха был старенький магнитофон с одной-единственной
кассетой: аргентинское танго. Кто до нас тосковал под нее и мечтал о страстной
любви, мне неведомо, но я безгранично благодарна этому человеку, потому что
кассета невероятно скрашивала нашу жизнь.
— Ты умеешь танцевать танго? — спросила Машка
задумчиво, вслушиваясь в незнакомые слова.
— Ну, могу, — ответила я, не желая особо
рекламировать свои таланты.
— Научи меня, — попросила она.
И я принялась ее учить. По несколько часов в день мы
самозабвенно танцевали, отдаваясь музыке со всей страстью и забывая обо всем на
свете, и вскоре достигли вершин мастерства. Благой порыв не остался
незамеченным, нам предложили организовать что-то вроде кружка, и теперь каждый
вечер три десятка женщин неумело повторяли одни и те же движения, и глаза их
начинали гореть, а спины распрямлялись. Самодеятельность у нас с тех пор была
на высоте, приезжее начальство приходило в восторг, а я под девизом «Нет
предела совершенству!» с благословления все того же начальства давала уроки
музыки, благо что пианино тоже нашлось. Потом был организован хор, в котором
пели все желающие, и начальство могло быть спокойно за наши души. Надо отдать
должное и моему новоиспеченному любовнику и его непосредственному начальству —
они действительно относились к нам с большой симпатией, благодаря их усилиям,
ходатайствам и самым радужным характеристикам мы покинули данное учреждение
раньше, чем предполагалось. И вскоре вновь оказались в родном городе.
К тому времени мать Машки умерла, замерзнув по пьяному делу,
а отчим угодил в тюрьму, откуда писал Машке слезные письма с просьбой помнить
добро и не оставлять его без помощи. Барак, где когда-то жила моя подруга,
снесли, так что возвращаться ей, по большому счету, было некуда. Так же, как,
впрочем, и мне — отец, с трудом оправившись от позора, женился и теперь
воспитывал сына, о котором, как выяснилось, мечтал всю жизнь.
Мое появление в родном доме было встречено без восторга со
стороны отца и явной неприязнью со стороны его супруги. Но в тот момент не это
меня волновало. Я хотела встретиться с Пашкой. Зачем, я и сама не знала, так
же, как понятия не имела, что собираюсь сказать ему при встрече. Но ни о чем
другом думать не могла, и мне ни разу не пришла в голову мысль, что ему надо
сказать спасибо за ту открытку. Что бы со мной было, пиши он письма, полные
любви и надежды?
Вместо того чтобы попытаться как-то наладить свою жизнь, мы
с Машкой принялись искать Пашку. Это оказалось не так просто. Вроде бы он был в
городе, а вроде бы исчез. По слухам, у него большие неприятности, что меня не
удивило, имея в виду способ, которым он зарабатывал на жизнь, с другой стороны,
по тем же слухам, с наркотой он завязал после того памятного случая, то есть
после того, как мы оказались в тюрьме. Так что о причинах Пашкиных
неприятностей оставалось лишь гадать. Но, судя по всему, все было очень
серьезно, так как искали его люди, о которых предпочитали говорить шепотом и
полунамеками.
Из разрозненных сплетен, слухов и обрывков фраз я сделала
вывод, что Пашка в большой беде, и вместо того, чтобы держаться от него
подальше, вознамерилась его спасать. Хотя и не знала, от чего. Я все еще его
любила и не желала мириться с очевидным. Машка мои намерения активно
поддерживала и выдвигала идеи одну фантастичнее другой. Разумеется, Пашка все
еще меня любит, в этом она не сомневалась. Конечно, любит. Как же иначе?
Мать Пашки о его делах знала не больше нашего. По крайней
мере, такое впечатление я вынесла после долгой беседы с ней. В отличие от
прочих бывших знакомых, нас она встретила не только доброжелательно, но и с
большой готовностью помочь. Она по-прежнему преподавала в техническом вузе и
жила с младшим сыном, который учился в университете на втором курсе. Не
очень-то рассчитывая на теплый прием, я спросила, как связаться с Пашкой, на
что она ответила, с грустью глядя на меня:
