— Будет тошно, звони, и я примчусь на крыльях любви.
О том месяце у меня остались довольно смутные воспоминания,
редкие отчетливые картины и снова провалы. Наверное, я все-таки звонила. Почти
уверена, что звонила, но Ник не приехал. Он появился ровно через месяц, взломал
дверь, и я вернулась в этот мир похудевшей на двенадцать килограммов, с руками,
искусанными в кровь, с запавшими глазами и меня саму удивлявшей жаждой жизни.
Еще через два месяца я смогла прийти в норму. А потом Ник принялся натаскивать
меня. Кого именно он из меня готовил, сообразить было нетрудно, но в тот момент
мне было на это наплевать. Меня занимало только одно: вытащить Машку. Ник вновь
проявил удивительную покладистость: Машку отправили в хорошую клинику. Но,
вернувшись оттуда, продержалась она недолго. Мне было горько сознавать это, но
Ник ее сломал. В том чертовом подвале она потеряла все, даже инстинкт самосохранения.
Страх, что жил в ней с тех пор, был сильнее. Она смертельно боялась Ника, хуже
того — она боялась этой жизни. Жизни, где был он и ему подобные. И продолжала
свой бег от них, теперь уже в одиночку.
Какое-то время я еще надеялась, пока не поняла, что по всем
статьям проиграла. Ник мог добиться от меня чего угодно, шантажируя Машкой, и я
вынуждена была терпеть его, терпеть уже на трезвую голову, со всей ясностью
сознавая, что я в тупике. Выхода нет. Но даже эти мысли с некоторых пор почти
не приносили боли. С болью свыкаешься. Остается только горечь…
* * *
Машка вернулась из кухни с сияющими глазами и виноватой
улыбкой, устроилась в кресле и спросила:
— Тебя выгнали с работы? — Я кивнула в ответ, а в
ее глазах мелькнул испуг. — Ник знает?
— Ага.
— Здорово злился?
— Он смог это пережить.
— И что теперь?
— Ничего. Ищу работу. На худой конец устроюсь
дворником.
Машка весело фыркнула.
— Представляю тебя с метлой.
«Метла — не самое скверное в этой жизни», — мысленно
решила я, но лишь улыбнулась. Машка допила шампанское, взглянула на часы и
сказала жалобно:
— Пора.
Мы направились к двери.
— Давай закатимся в выходной в ресторан? Отметим день
рождения как следует. Идет?
— Хорошо, — согласилась я.
— Что-нибудь случилось? — В ее взгляде вновь было
беспокойство.
— Нет. Все в порядке.
— Я же вижу. Ты хмуришься, и взгляд отсутствующий.
— Кто-то убил Гороха, — вздохнув, все же сообщила
я. — Зарезали в собственной квартире.
— И что ты думаешь? — Теперь Машка испугалась
по-настоящему.
— Вряд ли это были грабители. Ничего из квартиры не
пропало.
Машка, как и я, прекрасно понимала: грабители должны быть
совершенными идиотами, чтобы решиться на такое, раз после этого им придется
иметь дело с Ником.
— Что-то происходит? — Машка с трудом подбирала
слова.
Я хотела рассказать ей о ментах на дороге, но о транспорте
ей знать не полагалось, и я промолчала. И тут Машка задала вопрос, который,
признаться, произвел впечатление:
— Но ведь Ник не думает, что ты к этому как-то
причастна? Он ведь не может всерьез предположить… — Она точно споткнулась на
середине фразы и теперь смотрела с испугом. У меня был растерянный вид, что ее
и смутило.
— Он псих, но не идиот, — ответила я.
Мы простились, и Машка ушла. Она работала секретарем в
администрации области. Разумеется, на работу ее устроил Ник, и не просто так. У
Машкиного босса были тесные связи с хозяевами Ника, но те ему, по какой-то
причине, не доверяли, вот Машка за ним и шпионила, что было легче легкого: дядя
пил неумеренно и в пьяном виде не только все выбалтывал, но и лишнего на себя
наговаривал. Поэтому очень скоро на Машку возложили иные функции —
присматривать за дядей и по возможности держать его подальше от посторонних,
так что Машка совмещала все разом: была для него секретарем, любовницей,
нянькой и «жилеткой», поскольку поплакаться на жизнь он любил так же, как и
выпить. Поначалу Машка его терпеть не могла, так как он был намного старше,
очень напоминал шимпанзе и ненавидел мыться. Но люди — существа загадочные, по
крайней мере, быстро ко всему привыкающие, и Машка не только привыкла, но и,
подозреваю, с некоторых пор питала к нему добрые чувства. О его здоровье
пеклась вполне искренне, стыдилась своих еженедельных доносов Нику и с
гордостью отмечала, что теперь шеф моется практически ежедневно. С таким видом
обычно мамаши сообщают, что их ребенок умеет пускать пузыри, и только им
ведомо, что в этом такого выдающегося. Шеф — звали его Углов Борис
Сергеевич, — разумеется, подозревал ее в шпионаже и поначалу даже
поколачивал по пьяному делу, но Машка, не стесняясь, давала сдачи. Он
присмирел, потом привык и теперь называл ее Мата Хари, скорее из вредности,
причем в интонациях проскальзывало уважение. В общем, они были вполне
счастливой парой.
Проводив Машку, я устроилась на диване и принялась
разглядывать потолок. Интересовал он меня не то чтобы очень, просто требовалось
подумать над словами Машки. Моя подруга сказала: «Надеюсь, Ник не думает, что
ты имеешь к этому отношение». То есть что он не думает, будто именно я
укокошила Гороха. Настораживало, что такая мысль пришла ей в голову. С ее точки
зрения, Ник мог так решить? А что… Ник, в отличие от Машки, прекрасно знает,
чем мне приходится заниматься, а Горох как раз один из тех семерых, что
развлекались с нами. В этом свете дурацкие намеки Ника теперь вполне понятны.
Очень может быть, что он всерьез подозревает меня. Я невольно усмехнулась:
мстить каким-то придуркам через столько лет — затея совершенно идиотская. Я бы
с удовольствием укокошила Ника, а не этих шестерок, таких же, как я сама, но
кончина Ника весьма проблематична, я бы даже сказала, что надеяться на нее —
совершенно дохлая затея, да и мое отношение к нему тоже претерпело изменения,
так что убить его я мечтала скорее по привычке. С моей точки зрения, версия о
моей причастности к убийству не выдерживала никакой критики. Но Нику ничто не
мешало думать иначе. А если что-то взбрело ему в голову… Я почувствовала
беспокойство и теперь взирала на потолок с суровостью. На мой взгляд, логичнее
связать убийство с тем, что произошло на дороге. Происки конкурентов? Я стала
перебирать возможные варианты. Не так-то много их оказалось.
Глаза мои начали слипаться, и в конце концов я уснула, но
последняя мысль была вполне отчетливой: «Придется заняться этим убийством».
