Он смотрел на меня и вдруг замирал на полуслове, и взгляд
его был — как касание рук, страстный и осязаемый. Борька хмурился все больше,
наблюдая за нами, а я смотрела поверх плеча Антона и улыбалась странной шутке
судьбы. Рядом со мной сидит человек, который одним движением руки, как
император в Колизее, может лишить меня последнего, что еще осталось: моей
никчемной, дурацкой жизни. Одно его слово, и я буду петь под его дудку или
вовсе без музыкального сопровождения, а он тратит столько слов, чтобы мне
понравиться. Чем больше сил сейчас у него уходит на обольщение, тем дороже
придется мне платить потом. Над этим стоило подумать. Но тут в голову пришла
непрошенная мысль: а вдруг это шанс? Говорят, раз в жизни он выпадает каждому.
Королевский случай. Ведь иногда и шлюхи становились маркизами. Вчерашняя
маркитантка, привыкшая к пинкам и затрещинам солдатни, назавтра просыпалась
чуть ли не императрицей. Плевать мне на империю, мне бы вырваться. И вытащить
Машку. Послать Ника к чертям и раз в жизни доставить себе удовольствие: увидеть
бессилие на его роже.
«Смотри, как бы твои мечты не вышли тебе боком», —
ядовито напомнила я самой себе.
— Вам очень идет этот берет, — улыбнулся Рахманов.
— Она обожает Че Гевару, — сказал Борька. —
Так что тебе ничего не светит.
— Мне нравятся романтичные девушки. — Улыбка
Рахманова стала шире. — Кстати, Че Гевара мне тоже нравится.
— Серьезно? И чем же?
— О господи, не начинайте снова! — взмолилась
Машка. — Команданте сегодня в гробу перевернется от ваших глупостей.
— Он царит в ее сердце, — хихикнул Борька и
повторил:
— И тебе ничего не светит. Ты насквозь буржуазен, а она
грезит о революции.
— Это правда? — спросил Рахманов. Ему не нужен был
ответ, он просто смотрел в мои глаза, а чувство такое, что он целует меня в
губы.
— Я хотела бы с ним станцевать танго… — полуприкрыв
глаза, ответила я.
— Станцевать? — Борька давился от хохота. —
Ты действительно хотела сказать «станцевать»? Станцевать с команданте? Это
что-то новенькое.
— А что? — влезла Машка. — Он аргентинец и
просто обязан был быть хорошим танцором.
— Вы танцуете танго? — обрадовался Рахманов.
— Вот это вопрос! — захлопала Машка в
ладоши. — Она танцует танго, и вы даже представить не можете, как она
танцует! Юлька, станцуй им революцию, чтобы амигос рыдали от счастья и захотели
умереть героями!
— Сколько мы сегодня выпили? — попыталась я
призвать всех к порядку, но Антон уже болтался возле музыкантов, а Рахманов
поднялся и подал мне руку.
Через пару минут я оценила продуманность его имиджа. Тонкие
усики, костюм в полоску, взгляд профессионального соблазнителя.., образ был бы
неполным, не умей он танцевать. Он наверняка безумно гордился своими
достижениями, слушал джаз и танцевал танго, сводя баб с ума. Беспомощные куклы
в его руках обмирали от страха сделать что-нибудь не так, и вряд ли он ожидал,
что на сей раз будет по-другому. Он действительно оказался неплохим танцором, и
этого хватило, чтобы я в одно мгновение забыла все: Ника, свой вой по ночам,
липкие взгляды и скрежет замка за спиной. Я была свободна, как тогда с Машкой,
до одури танцуя среди облезлых стен и окон с решетками. Улетай, душа! И она
летела, и смеялась, и повторяла: «Я свободна…»
И вдруг все кончилось. Мы стояли друг против друга, тяжело
дыша, и слышали, как бьется сердце, одно или сразу два, но в унисон, так что
казалось, что все-таки одно. Взгляды столкнулись, и внезапно пришла
уверенность: Рахманов у меня на крючке. Он никогда этого не забудет. «К
сожалению, я тоже», — пришлось признать мне, и мгновенный триумф сменила
печаль.
Я повернула голову и увидела Борьку. В его взгляде застыла
горечь. А еще в нем было смирение. Он показался мне до нелепости смешным с этой
его горечью и потерянной любовью. А Борька вскинул голову и, наверное, прочитал
мои мысли, потому что теперь в его глазах была ненависть.
Мы вернулись к столу, Рахманов держал меня за руку и
выпустил ее лишь не мгновение, чтобы пододвинуть мне стул.
— Ты была великолепна, — сказала Машка. Остальные
молчали, Антон старался не смотреть на Борьку, поспешно отводил взор, как при
встрече с тяжелобольным.
— Вы произвели фурор, — наконец сказал
Борька. — Пожалуй, это самое яркое событие сезона. Почему бы вам не
попробовать себя на сцене? Хотите, буду вашим импресарио?
— Борис, пожалуйста… — повернулся к нему Антон.
Рахманов поднялся и потянул меня за руку.
— Идем.
— Вот это называется искусством обольщения… — засмеялся
Борька.
— Не переживай, — презрительно бросил Рахманов. —
Это хороший повод напиться. Идем, — повторил он мне нетерпеливо.
— Вы прекрасная пара, дьявол вас побери! — крикнул
Борька нам вдогонку.
Меня слегка покачивало от выпитой водки, а чувство было
такое, будто я смотрю на все и всех откуда-то сверху. Голова шла кругом, и
хотелось беспричинно смеяться, как на карусели, когда поднимаешься все выше и
выше. Я нервно хихикнула и оступилась, туфля слетела, и я запрыгала на одной
ноге, повиснув на локте у Рахманова. На улице шел дождь — сплошная стена воды,
способная охладить любые чувства.
— Мы вымокнем до нитки, — сказала я, пытаясь
попасть ногой в туфлю.
Он обнял меня и принялся целовать под укоризненным взглядом
швейцара, который, не удержавшись, спросил:
— Вызвать вам такси?
— Брось свои туфли, вон там мой дом! — крикнул
мне, не обращая на него внимания, Рахманов.
Мы бросились бежать, брызги летели во все стороны. Консьерж
увидел нас в окно и поспешил открыть дверь.
Мокрые следы на ступеньках и стук сердца… Как там сказала
Машка: «Станцуй ему революцию»? Я готова. Это мой шанс, и я на него поставлю.
