— У меня назначена встреча. Я должен был отправиться на
нее еще час назад. Завтра мне придется выдумывать какую-нибудь чушь, чтобы
оправдаться. Я похож на зануду?
— Нет. Ты похож на мою мечту.
Когда мы вернулись в постель, он вновь задал тот же вопрос:
— Чем ты занимаешься?
— Сейчас?
Он прыснул.
— Не валяй дурака. Мне просто интересно знать. Учишься,
работаешь?
— Я в творческом поиске. Такой ответ тебя устроит?
— А как же шеф?
— Как раз сегодня он меня уволил.
— Хочешь, помогу тебе с работой?
— Хочу, чтобы ты заткнулся. Ни малейшего желания
говорить о работе. Через неделю у меня кончатся деньги, я надену деловой костюм
и начну занудствовать. А сейчас я свободна как ветер. Или вместе со мной
наслаждайся жизнью, или убирайся.
— А если я и вправду уйду? — спросил он с обидой.
— Выброшусь в окно. Прямо на твою красивую машину.
— Хорошо, поговорим о твоей работе через неделю.
— Все-таки ты зануда, — вынесла я вердикт.
— Не хочешь о себе рассказывать?
— Не хочу. В моей жизни ничего интересного, не считая
тебя.
— Мне ты тоже вопросов не задаешь. Ты не любопытна?
— Беда с этими вопросами. Сейчас выяснится, что ты
женат, я начну страдать, вместо того чтобы получать удовольствие. Я знаю твое
имя, знаю, что ты классный любовник, на сегодня этого вполне достаточно. Вдруг
наваждение пройдет так же внезапно, как появилось? Тогда узнавать о тебе что-то
вовсе не понадобится.
— Я не женат.
— Хорошая новость. Но радоваться я подожду.
На встречу он не спешил, я могла поздравить себя с победой.
Он ушел поздно, с сожалением на физиономии. Если бы я попросила, он бы,
наверное, остался, но я просить не стала.
Два дня он не звонил. Должно быть, проявил любопытство.
Узнать, кто я такая, для него труда не составит. Почему он этого уже не сделал,
для меня загадка, может, считал, что это подождет, а может, был слишком занят.
Я могла бы позвонить сама, но, естественно, даже и не собиралась. Ник тоже не
появлялся. Предоставленная самой себе, я целыми днями торчала у Виссариона,
покаянно сообщив, что приму любое наказание за прогул. Он ответил, что раз я
работаю за харчи, то и говорить не о чем. Но я заявила, что чувствую себя
обязанной, и вымыла в «Бабочке» окна. Он оценил мой трудовой порыв и накормил
меня обедом.
Зато на следующий день у меня появилась Машка. Не одна, с
Антоном. Он чувствовал себя не в своей тарелке и за все время произнес десяток
слов, зато Машка выглядела абсолютно счастливой.
— Он переживает из-за Борьки, — шепнула она мне,
когда я готовила гостям кофе. — Борька сам не свой. Он, кажется, всерьез
влюбился. А Тони чувствует себя виноватым.
— В чем?
— В том, что все так получилось. Если бы он не
пригласил Олега…
— Глупости, тот сам пришел.
— Конечно. Тони считает, что Рахманов сделал это
нарочно, чтобы позлить Борьку, и он действительно переживает.
Антон пил кофе с очень серьезной миной и старался не
встречаться со мной глазами, но поглядывал на меня украдкой, я чувствовала его
взгляд, что меня раздражало. В общем, когда они собрались уходить, я не стала
их задерживать.
Машка меня беспокоила — она смотрела на этого парня с
откровенным обожанием. А я гадала, что он принесет в ее жизнь? Пока Ник не
интересуется, как она проводит время. А если интерес появится? Неизвестно, что
придет ему в голову. А главное — как все это отразится на Машке?
Периодически в ее жизни появлялись мужчины, на вечер, от
силы на два.
— С мужчинами надо заниматься любовью, — пожимала
она плечами. — А меня при мысли об этом тошнит.
Я видела: с Антоном у нее все по-другому, — не знала,
радоваться или бояться. А если она для него мало что значит? То есть он может
думать, что влюблен, но когда все узнает… В общем, Машкино появление радости не
принесло.
Всю ночь я изводила девок Бетховеном, до утра просидев у
Виссариона.
— Ты влюбилась, — заявил он с серьезной
физиономией.
— Ага. А он меня бросил.
— Идиот.
— Конечно. Но я все равно страдаю.
— Может, тебе неинтересно, но твой парень приходил в
кабак, где убили журналиста, с твоей фоткой. Показывал ее бармену, спрашивал, не
видел ли тебя кто.
Я очень надеялась, что на моем лице никаких эмоций не
отразилось.
— Зачем ему это? — все-таки спросила я. Конечно, я
не ждала ответа, но что-то я была должна сказать.
— Не знаю. Он ведь журналист. Говорят, погибший был его
другом.
— Допустим. Только при чем здесь моя фотография?
— Менты ищут женщину. Говорят, того парня убили из-за
нее. А еще говорят, что парень был кое-кому не угоден. Убийца скончался в
тюрьме, и девка ментам теперь вдвойне интересна.
— Занятно, но я так и не поняла, я-то тут при чем?
Виссарион пожал плечами и уткнулся в книгу, предоставив мне
возможность ломать голову в одиночестве. Я подумала позвонить Борьке.
Позвонить, конечно, можно, только что я ему скажу? Спрошу, какого хрена он
лезет в мои дела? То-то. Хм, а откуда у него моя фотография? Впрочем,
фотография как раз не проблема. Мог щелкнуть меня так, что я и не заметила. Но
как он догадался? Как это вообще пришло ему в голову? Он видел меня с Ником, а
приятель из прокуратуры разнюхал, что Витька был как-то с Ником связан? Что ж,
человеку с фантазией и столь скудных сведений достаточно. Если Ник узнает…
Черт, что же делать? В самом деле позвонить? Но я тогда только укреплю его
подозрения… Я впала в глубочайшую задумчивость, чем порадовала девок — им
осточертел Бетховен.
* * *
Звонок Рахманова через два дня вызвал целый всплеск эмоций.
Услышав его голос, я сначала замерла, а вслед за тем улыбнулась, едва
удержавшись, чтобы не взвизгнуть от радости. Вот тут-то и выяснилось, что я
ждала его звонка, все еще надеясь, хотя и заранее смирившись с поражением.
Конечно, он мог сейчас звонить, чтобы просто поставить меня в известность: мол,
наваждение прошло… Но с моей точки зрения, тогда и утруждать себя не стоило.
Тем более что я ему не звонила и не позвонила бы, так что наши отношения сами
собой сошли бы на нет.
