— Что вы, — вздохнула я. — Все так и есть. Я
могу говорить откровенно?
— Конечно, — кивнул Рогозин.
— Занятный вы дядя. Живописали, как Ник и этот самый
Долгих разделываются со своими врагами, а потом интересуетесь, не желаю ли я
свести с ними счеты? То есть не хочу ли я записаться в клуб самоубийц? Не хочу.
Не буду врать, что мне моя жизнь нравится, но и такая жизнь все же лучше, чем
ранняя кончина.
— Я понимаю. Вы боитесь, что вполне естественно. Могу
представить, что вам пришлось пережить, каким образом он вынудил вас…
— Не можете, — перебила я и улыбнулась. — Я
имею в виду — представить. Вы же не чокнутый, вам это просто в голову не
придет.
Он уставился на меня. Мы не отводили взгляды больше минуты,
потом он спросил серьезно:
— И вы не мечтаете от него избавиться?
— Мечтаю. С утра до вечера, а по ночам даже особенно.
— Говорят, дружков вашего Ника кто-то усердно вырезает.
Правда?
— Ага. Ждете, что я приду с повинной?
— Если вы и имеете к этому отношение, то я предпочел бы
ничего не знать. А еще я уверен, вы мучительно переживаете гибель Шлимана. Вы
ведь подозреваете убийство? С того момента, как узнали о фотографии?
— Он вам ее показывал? — притворяться надоело,
разговор утомил, потому что смысла я в нем не видела.
— Конечно.
— Да, я считала его хорошим парнем, и его смерть… Но
это ничего не меняет.
— Что же должно произойти, чтобы вы поняли: со злом надо
бороться?
— Вот вы и валяйте, боритесь. Вам по службе положено.
— Не боитесь опять оказаться в тюрьме? Только теперь
преступление, в котором вас обвинят, посерьезнее.
— И там люди живут. В тюрьме лучше, чем в могиле. Мне
есть с чем сравнивать, можете поверить.
Я распахнула дверцу машины, с намерением ее покинуть, но
Рогозин меня остановил, произнеся многозначительно:
— Есть еще кое-что…
Со вздохом я захлопнула дверцу и посмотрела на него.
— Господин Углов, у которого работает ваша подруга, с
точки зрения Долгих — слабое звено. За ним постоянно приходится приглядывать.
Думаю, ваша подруга там именно по этой причине. Она ведь его любовница?
— Понятия не имею.
— Не собираюсь вам возражать, просто примите мои слова
к сведению. Так вот, я, по известным причинам, пристально наблюдаю за
действиями Долгих и его людей. Углов вызывает все большее раздражение у своего
приятеля, а тот не из тех, кто долго терпит неугодных. Углов уверен, что Долгих
без него не обойтись, и потому чувствует себя в относительной безопасности.
Вопрос, как долго это продлится? У меня есть сведения, что Долгих уже
прорабатывает запасной вариант, то есть ищет Углову замену. Как только
надобность в нем отпадет…
— И вы спокойно будете наблюдать за развитием
событий? — усмехнулась я. — Если я правильно поняла, по вашим
прикидкам, Углова скоро должны хлопнуть, а вы, вместо того чтобы…
— А что бы я мог сделать? — перебил Рогозин с
усмешкой. — Если бы Углов пришел к нам и, к примеру, заявил, что ему
угрожают… Но это из области фантастики. Так что остается отслеживать события.
— Ну что ж, желаю вам успехов на ниве отслеживания.
— Вы так и не поняли, что я хотел сказать?
— Простите, нет.
— Запомните мой телефон. Не записывайте, запомните. На
тот случай, если понимание вдруг наступит. — Он продиктовал номер, а я его
повторила, кивнула и широко улыбнулась.
— Память у меня отличная. Теперь я могу идти?
— Конечно. Всего доброго.
Я захлопнула дверцу и нырнула в ближайший переулок. Сердце
билось возле горла, и руки противно дрожали, я поспешно сунула их в карманы,
чтобы весь вид не действовал на нервы.
— Черт, — пробормотала я и повторила громче:
— Черт…
То, что Рогозин пытался меня завербовать, выражаясь языком
разведки, меня ничуть не удивило и не особо обеспокоило. Будь у него на меня
что-то серьезное, мы бы беседовали совсем в другом месте. А вот его слова об
Углове впечатление произвели. Я никогда никому не задавала лишних вопросов,
прекрасно понимая, как это опасно. И бесполезно. Парни Ника знали не больше
моего, а сам Ник отучил меня задавать вопросы еще на ранней стадии нашего
знакомства. Но кое-что и до моих ушей долетало — обрывки разговоров, фраз,
реакция Ника на те или другие слова. Я все тщательно примечала, надеясь, что
информация поможет нам с Машкой выжить. То, что Углов слабое звено, как
выразился Рогозин, мне было хорошо известно. И то, что Долгих надумал от него
избавиться, представлялось весьма правдоподобным. Вопрос: как это отразится на
Машке? Вдруг тот же Ник решит, что она знает слишком много для длительного
разговора со следователем, который непременно произойдет, если ее шеф, скажем,
неудачно упадет с балкона?
Я привалилась спиной к холодной стене дома и подставила лицо
дождю.
«Так оно и будет», — точно кто-то шепнул мне в ухо, а я
стиснула зубы, чтобы не взвыть от бессилия. Что делать? Что я могу сделать,
чтобы спасти Машку? Выходит, ничего. Может, стоило выслушать Рогозина? Он хочет
посадить всех этих мерзавцев в тюрьму. По крайней мере, он пытался убедить
меня, что хочет. Допустим, он честный парень и в самом деле верит в такую
возможность. Беда в том, что я в нее не верю. Долгих вряд ли пойдет по этапу, а
вот я — запросто, грехов на мне… Впрочем, тот же Долгих мне этого не позволит.
Так что перспективы у меня безрадостные. Точнее, перспектива лишь одна: Ник
прав, однажды он меня пристрелит. И это только вопрос времени. Но если в словах
Рогозина что-то есть, я не могу просто ждать, когда с Машкой разделаются. Что
же делать? Что?
Я уже промокла насквозь, но продолжала стоять, прижимаясь
спиной к стене. Казалось, у меня просто нет сил, чтобы тронуться с места. И тут
зазвонил мобильный. Голос Машки звучал как-то безжизненно, у меня перехватило
дыхание от предчувствия беды.
— Юлька, приезжай, останови его, он уходит…
С перепугу я даже не сразу поняла, о ком речь.
— Где ты? Дома? Я сейчас приеду.
Я выскочила на проспект и остановила такси.
— Вот чертова погода, — сказал таксист, поглядывая
на меня. Я кивнула и отвернулась к окну.
«Он уходит». Разумеется, речь о Тони. Что ж, этого следовало
ожидать. Как, интересно, я смогу его остановить?
