В среду у меня появился Рахманов с корзинкой клубники и
бутылкой шампанского, слегка навеселе и очень довольный жизнью. Начал хвастать,
что выиграл заковыристое дело. Слово «заковыристое» произносил с особым
удовольствием, выводя рукой кренделя в воздухе.
— Детка, я гений. Заявляю без ложной скромности. И я
чертовски устал. Мы едем отдыхать. В субботу. Твой паспорт готов, вообще все
готово. Собирай вещи. Две недели только солнце, море и твоя любовь.
К тому моменту шампанское он выпил, языком ворочал с усилием
и был вполне счастлив. Мне не хотелось никуда ехать. Не помню, чтобы у меня
тогда возникли особые предчувствия. На душе было гаденько, что неудивительно,
имея в виду, к чему я готовилась. И против отдыха, что называется «напоследок»,
я, разумеется, не возражала, но ехать упорно не хотелось.
На следующий день я позвонила из автомата Рогозину. Выслушав
меня, он заявил, что ехать надо, мой отказ покажется Рахманову подозрительным,
а сейчас лучше всего соблюдать осторожность. В пятницу Рахманов трижды мне
звонил, радовался поездке, как ребенок, что слегка удивляло, просил не брать
слишком много вещей и тут же, интересовался, какое из платьев я возьму.
Кажется, это его всерьез интересовало. Извинился, что не сможет прийти сегодня,
и напомнил, что вылет в субботу в 12.40, он заедет за мной часов в девять утра.
И я отправилась отдыхать с Рахмановым. Те две недели вполне
можно назвать счастливыми, притворство в земном раю давалось мне легко.
Рахманов был уверен в моей любви и доволен, а я мрачно усмехалась, представляя
его лицо, когда он узнает… С его точки зрения, то, что я задумала, будет
предательством. Как еще он мог это назвать? Вытащил из сточной канавы, пригрел,
на приличный курорт вывез, а я спуталась с врагами за его спиной. Лишнее
подтверждение известной истины, что шлюхам доверять никак нельзя.
Не буду врать, что я испытывала угрызения совести, однако я
и представить себе не могла, что Рахманов предаст меня гораздо раньше, причем с
легкостью, вызвавшей даже некоторое удивление. Разумеется, само предательство
не поразило, скорее поразила поспешность, с которой вдруг начали развиваться
события, и совсем не так, как я того ожидала.
Трижды я звонила Машке, и трижды она заверяла, что у нее все
в порядке. Голос звучал буднично, и я понемногу успокоилась. За четыре дня до
возвращения опять позвонила — телефон не отвечал. Меня это не удивило и не
насторожило. Даже когда поздно вечером Машки не оказалось дома, я не
встревожилась. Мало ли, проводит время со своим шефом… Ее мобильный упорно не
отвечал, но к тому моменту, когда я начала беспокоиться всерьез, пришло время
паковать вещи. Я решила, что, вернувшись домой, выясню на месте, какого дьявола
она не берет трубку.
Самолет прибыл ближе к полуночи, и дома я оказалась уже
поздней ночью. Наплевав на возможное Машкино ворчание, сразу же позвонила ей.
Ее мобильный был отключен, домашний телефон не отвечал. Я поехала к ней, но
дома не застала, что неудивительно, раз она не ответила на звонок.
Битый час слонялась под ее окнами, то и дело возвращаясь к
квартире. Ключей у меня не было, я их потеряла месяца три назад, а новые
заказать так и не собралась. Домой вернулась уже под утро и, несмотря на
крайнее беспокойство, вскоре уснула, проспав часов до десяти. День был воскресный,
и звонить Машке на работу смысла я не видела. Позвонила на мобильный, затем на
домашний, а потом отправилась на ее квартиру, понимая всю бесперспективность
этой затеи: явно ведь предстоит болтаться в ее дворе, пока она там не появится
или сама не позвонит.
Я шла мимо газетного киоска, по привычке взглянула на
издания, вывешенные в витрине, и обомлела. С первой страницы «Вечерки» на меня
смотрела Машка. Не знаю, где они взяли фотографию — фотографии было лет пять,
Машка выглядела на ней жалким воробышком, на которого какой-то кретин вылил
ковш воды. Испуганная, с больными глазами, она смотрела на меня, и все вокруг:
ее лицо, газетный киоск и улица — начали кружиться в бешеном танце. Я не
понимала ни слова из того, что было написано под фотографией. Из оцепенения
меня вывел женский голос.
— Вам плохо? — заботливо спрашивала киоскер,
прильнув к окошку.
Я попросила газету, плюхнулась на скамью неподалеку и стала
читать. Смысл прочитанного дошел не сразу. Я по несколько раз читала одно и то
же предложение, возвращалась взглядом к фотографии Машки, и все, что успевала
понять к тому моменту, разом исчезало из памяти. Я смотрела на ее лицо и
начинала реветь, жалко всхлипывая…
Все же мне удалось успокоиться, и смысл статьи наконец-то
дошел до меня. Если верить человеку, подписавшемуся «П. Карасев», Машка убила
своего шефа. Случилось это в среду, в 9.30 утра. «Неужели кто-то способен
верить в такую чушь?» — хотелось заорать мне, но людям, которые шли мимо, было
наплевать и на мои слова, и на газету с Машкиным лицом на первой странице —
вчерашние новости мало кого занимают.
