– Обычный, – повторил я.
– Чтобы выполнить, как сказал он, некоторые формальности.
– Формальности.
Она посмотрела на меня насмешливо.
– Почему ты повторяешь то, что я говорю?
– Я?
– Да. Почти каждое слово.
– Извини. Я не знал.
– Честно, Ворк, – засмеялась она. – Иногда.
Она повернулась к плите, держа в руке деревянную ложку. Я стоял как вкопанный, смутно сознавая, что бесчувственность становилась моим нормальным состоянием.
– Что ты ему сказала? – наконец выговорил я.
– Правду, – ответила она. – Что еще?
– Конечно, правду, Барбара, но что конкретно?
– Не ори на меня, Ворк! Я пытаюсь…
Она затихла, жестикулируя ложкой в тесной кухне. На стойке бара остались капли после чего-то желтого, и я уставился на них, потому что не мог смотреть ей в глаза. Когда я поднял взгляд, то увидел, что она зажимает рукой рот, а из глаз льются слезы. Другой мужчина подошел бы к ней и заключил в объятия, но моя душа уже почернела от лжи.
Я выдержал минуту неловкости, и она взяла себя в руки.
– Что ты ему говорила? – спросил я снова, на сей раз более мягко.
– Только то немногое, что знаю. Ты никогда не рассказывал подробностей. – Она говорила тихим голосом. – Я сказала ему, что после поездки в больницу с… – Она сделала паузу, не в состоянии закончить фразы: «с трупом твоей матери». – С вашей матерью, ты пошел в дом своего отца. Потом приехал сюда. Я сказала, что вы были расстроены, ты и Джин. – Она снова посмотрела вниз. – Что вы оба спорили.
Я остановил ее.
– Я тебе об этом рассказывал?
– О чем спорили – ни слова. Только то, что вы спорили о чем-то. Вы были очень расстроены.
– Что еще?
– Господи, Ворк. Что это такое?
– Просто расскажи мне, пожалуйста.
– Нечего больше рассказывать. Он хотел знать, где ты был той ночью, и я ответила, что ты был здесь. Он поблагодарил меня и уехал. Вот так.
Слава Богу. Но я должен был ее проверить. Мне следовало убедиться.
Я постарался говорить легким тоном.
– Ты могла бы поклясться, что я был здесь всю ночь? Могла бы это засвидетельствовать?
– Ты пугаешь меня, Ворк.
– Для испуга нет причин, – уверил я ее. – Просто во мне говорит юрист. Я знаю, о чем некоторые люди могли подумать, и будет лучше, если мы проясним все.
Она подошла ближе, остановившись в двери кухни и продолжая держать в руке ложку. У нее был очень твердый взгляд, и она понизила голос, будто придавая словам особый смысл.
– Если бы ты уехал, я бы знала, – заявила она просто, и что-то в ее лице заставило меня задуматься, знала ли она правду. Это если бы я уехал. Долгими часами я плакал на плече Ванессы, а потом приползал назад в нашу кровать за час до рассвета, боясь, чтобы Барбара не проснулась.
– Ты был здесь, – сказала она. – Со мной. Относительно этого не может быть никаких сомнений.
Я улыбнулся, моля Бога, чтобы выражение моего лица оставалось таким же.
– Хорошо. Тогда все в порядке. Спасибо, Барбара. – Я потирал руки. – Ужин великолепно пахнет, – добавил я неубедительно, уходя из кухни настолько быстро, насколько позволяли приличия. Я почти дошел до кушетки когда меня остановила другая мысль. – В котором часу Дуглас заезжал?
– В четыре часа, – ответила она, и я сел на кушетку. В четыре часа.
За час до того, как я говорил с ним на стоянке автомобилей. В таком случае я не прав. Наша дружба не умерла, когда он подвергал сомнению мои слова; труп был уже холоден и начал разлагаться. Жирный ублюдок проверял меня.
Ужин предполагал быть великолепным, если бы я мог его вкусить: сыр бри с миндалем, салат Каесара, говядина по-веллингтонски и свежий хлеб. «Шардоне» оказалось австралийским. Моя жена выглядела прекрасно в искусственном освещении, и время от времени я думал, что, возможно, недооценил ее. Она делала умные замечания, говорила о текущих событиях и книге, которую мы оба читали: Случайно ее рука коснулась моей. Вино и надежда разгорячили меня. К половине десятого я уже думал, что в конце концов появился шанс. Но это длилось недолго. Тарелки были убраны и сложены в раковину, дожидаясь тех людей, которые придут завтра. На столе валялись крошки от десерта, мы пили кофе и были на полпути к «Бейли». Меня наполняла тихая удовлетворенность, и я, как никогда прежде, с нетерпением ждал любви. Ее рука лежала на моей ноге.
– Скажи мне, – сказала она, наклоняясь ближе, словно предлагая себя. – Когда, на твой взгляд, мы переедем?
Вопрос застал меня врасплох Я ничего не понимал, но ее глаза заблестели по-новому, и почти против своего желания я почувствовал отрезвление. Она потягивала вино, глаза ее темнели над бледным полумесяцем края стакана. Она ожидала молча, будто только ради меня хотела вырвать эту дату из воздуха.
– Переедем куда? – спросил я, потому что у меня не было выбора. Я боялся ее ответа, главным образом потому, что знал, каков он будет.
Она засмеялась, но в ее смехе не было ни капли веселья.
– Не шути, – сказала она.
Последнее, что оставалось от моего удовольствия, исчезало, пожираемое жестоким голодом в ее голосе.
– Я не шучу, – произнес я. – А ты?
Я заметил, как смягчилось ее лицо, но это было вынужденное смягчение. Мышцы когда-то прекрасной линии ее подбородка все еще оставались напряженными.
– В дом Эзры. В наш новый дом.
– Что заставило тебя думать, будто мы переедем в тот дом?
– Я только подумала… я имею в виду…
– Черт побери, Барбара, мы можем себе позволить только этот дом, а это даже не половина дома моего отца.
– Это такой прекрасный дом, – пробормотала она. – Я лишь предположила…
– Ты предположила, что мы переедем в дом площадью восемь тысяч квадратных футов, когда мы не в состоянии заплатить даже за его отопление?
– Но при желании…
– Я не знаю то, что подразумевается под этим желанием! – воскликнул я. – У меня даже нет ключа!
– Но Глена сказала…
Я взорвался.
– Глена! Я мог бы догадаться. Это то, о чем вы обе говорили вчера вечером? – Я подумал о тех несчастных часах, которые провел в гараже, в то время как моя жена и ее мерзкая подружка планировали восхождение Барбары на вершину известности. – Вы все это уже предусмотрели.
В Барбаре произошли изменения помимо ее воли, насколько я видел. Внезапно она стала хладнокровной.
– Это имеет смысл, если мы собираемся заводить семью, – проговорила она и стала потягивать вино, наблюдая за мной с терпением охотника. Это было несправедливо. Барбара знала, как я хотел детей. Я вздохнул и налил «Бейли» прямо в чашку.
