Миллз встретила меня на стоянке у заброшенного молла,
[2]
где нашли тело. Радости она явно не испытывала, все в ней – от дорогих туфель до мужской стрижки на голове – излучало недовольство. Маска постоянного подозрения на ее заостренном личике не позволяла причислить ее к красавицам, но у нее была хорошая фигура. На вид она была лет тридцати пяти, моего возраста, все еще одинокая и всегда чем-то озабоченная. Вопреки слухам, витавшим в адвокатских гостиных, она не была лесбиянкой. И она ненавидела тех адвокатов, которые старались помочь ей расследовать мое дело.
– Поцелуйте Дугласа в задницу, за то что он пропустил вас сюда, Ворк, Не могу себе даже представить, чтобы я на это согласилась. – Благодаря каблукам она казалась сантиметров на пять выше. Недостаток физической силы она восполняла сообразительностью. Я был свидетелем сцен, когда она «разрывала на куски» того из моих коллег, кто осмелился встать на ее пути.
– Я обещал не уходить с вашей стороны. Мне всего лишь нужно посмотреть. И все.
Она изучала меня в свете пасмурного дня, и, кажется, ее злость ослабевала. Мягкое выражение ее лица, сменившее маску суровости, было несколько отталкивающим, но все же я оценил этот порыв.
– Оставайтесь за мной и ничего не трогайте. Я имею в виду – ни одной из этих проклятых вещиц.
Большими шагами она направилась через заброшенную, заросшую сорняками автостоянку, и я почувствовал, что не успеваю за ней. Мой взгляд скользнул по аллее, автостоянке и наткнулся на ручей. Это был грязный ручей, забитый мусором и красной глиной. Он протекал по цементному туннелю, проложенному под стоянкой. Я до сих пор помню идущее от него зловоние, запах бензина и грязи. На какое-то мгновение я забыл, зачем пришел сюда.
Вдруг я подумал, что это могло случиться вчера.
Я услышал голос Миллз, которая звала меня, и оторвал взгляд от этого мрачного места, которое напомнило мне детство. Мне уже тридцать пять, и сюда я пришел по совершенно другой причине Я иду к Миллз, и вместе мы подходим к тому, что было когда-то городским моллом. Даже в своем первоначальном виде он был уродливым – искусственно сделанный в виде полосы, зажатой между башнями электростанции и нависающими высоковольтными линиями передач. Построенный в конце шестидесятых, он годами сопротивлялся неизбежному закрытию. Год назад только у третьей части магазинов были арендаторы, но прошлой зимой сбежал последний. Сейчас на этом месте ползали бульдозеры с тяжелыми круглыми шарами, которыми разбивали строения, и бродили скитающиеся по миру рабочие, один из которых, как сказала Миллз, отнес тело в складское помещение за магазином.
Я хотел узнать подробности, и она мне их предоставила в виде коротких колких фраз, которые не мог смягчить даже теплый весенний ветерок.
– Ну, во-первых, все, что он увидел, это были ребра, поэтому он принял их за кости собаки. – Она бросила на меня взгляд. – Не те, что она грызет, а кости ее скелета.
Я бестолково кивнул, как будто речь шла не о моем отце. Справа от меня гидравлический бурильный молот шумно вгрызался в цемент. Слева простирался участок, засаженный розами вплоть до центральной части Солсбери. Дома казались блестящими, как будто сделанными из золота, хотя в каком-то смысле так оно и было. Солсбери – богатый город со множеством старых «денежных мешков» и достаточно большим числом новых. В некоторых его местах красота была тонкой, как краска, которой не под силу скрыть появляющиеся трещины.
Миллз приподняла желтую ленту, которой было огорожено место преступления, и предложила мне пройти. Мы вошли в молл через то, что раньше являлось двойной дверью, а сейчас выглядело как разодранный рот с остатками сгнивших зубов. Мы прошли мимо заколоченных витрин магазинов от первого ряда до последнего. Под вывеской «Экзотические и домашние животные» была открыта дверь. На протяжении вот уже нескольких лет ничего экзотического, кроме крыс, за листами клееной фанеры не было – крыс и разлагающегося трупа Эзры Пикенса, моего отца.
Электричества в помещении не было, но на месте преступления были установлены переносные прожекторы. Я узнал следователя – его вытянутое лицо я запомнил навсегда в тот день, когда умерла моя мать. Тогда пришлось выдержать много трудных вопросов. Находившиеся сейчас здесь полицейские вежливо кивнули мне, хотя большинство из них не были рады видеть меня. Тем не менее они шли рядом, пока Миллз вела меня через грязный магазин к складскому помещению. Чутье подсказывало мне, что они идут скорее из уважения к Миллз и к моему отцу, чем из сочувствия к горю, которое на меня обрушилось.
Да, это был он. Через длинный разрыв на рубашке, которую я хорошо помнил, виднелись ребра. С отброшенной в сторону рукой и скрещенными ногами он чем-то напоминал разбитое распятие. Большая часть его лица была спрятана под тем, что напоминало затвердевшую рубашку униформы, все еще не снятую с вешалки, хотя когда я увидел фарфоровую полоску челюсти, то вспомнил об усах, которые были раньше на этом месте, бледные и мокрые в последний вечер, когда я видел его живым.
Я почувствовал на себе взгляды, которые оторвали меня от воспоминаний, и посмотрел на нетерпеливо ждущих полицейских. Одни проявляли интерес из чистого любопытства, другие, и я это знал, находили удовлетворение в причастности к этой тайне. Все они жаждали увидеть мое лицо – лицо адвоката – здесь, в покрывшемся плесенью месте, где убийство было не просто рядовым старым судебным делом с жертвой из плоти и крови, – тень падала на семью.
Я чувствовал их взгляды. Я знал, чего они хотят, и поэтому повернулся назад, чтобы снова глянуть на пустую одежду, мерцание кости, такой бледной и искривленной. Но я не доставил им удовольствия, и мое тело не предало меня, за что я ему был благодарен. Все, что я ощутил, – поднимающийся гнев и уверенность в том, что это было самое человечное в облике отца.
Глава 2
Я пристально смотрел на труп, сомневаясь в том, что когда-нибудь смогу забыть эту картину. Я наклонился, как будто для того, чтобы прикоснуться к нему, и почувствовал движение Миллз за спиной. Она положила руку на мое плечо и оттащила меня назад.
– Хватит, – сказала она, и взгляд ее стал твердым, поскольку она уводила меня от места преступления.
Я наблюдал за ней, когда она входила в раскрытый зев двери, и она дважды оглянулась на меня. Когда она обернулась в последний раз, я кивнул ей, и после этого она скрылась внутри здания. Затем я позвонил Джин по мобильному телефону. На первый звонок ответила ее соседка по дому, угловатая молодая женщина по имени Алекс. Она была молчаливой и с физическими недостатками. Мы не ладили, и поэтому список моих вопросов был длиннее, чем ее ответов. Ее дружба с моей сестрой давно уже отравила жизнь нашей семье, и поэтому она не скрывала своего отношения ко мне. Во мне она видела опасность.
– Могу я поговорить с Джин? – спросил я.
– Нет.
– Почему?
– Ее нет дома.
