– Да.
Она наклонилась ко мне ближе.
– Им известно, кто это сделал? – прошептала она.
– Нет, – отозвался я. Неожиданно ее руки обхватили мои, и я почувствовал теплую влажность ее ладоней. Ее взгляд блуждал по моему лицу, и она все сильнее сжимала мои руки. Затем она откинулась на потрескавшийся и упругий винил.
– Итак, – произнесла она. – Как ты ко всему этому относишься?
– Я видел тело, – проговорил я, потрясенный собственными словами. Вопреки тому, что я обещал Дугласу, я не планировал говорить ей этого.
– И…
– Он мертв, – ответил я, погружаясь в молчание, которое продлилось чуть больше минуты.
– Король мертв, – промолвила она наконец, и ее взгляд застыл на мне. – Надеюсь, он разлагается в аду.
– Это жестоко, – заметил я.
– Да, – отреагировала она решительно и стала ожидать от меня чего-то еще.
– Кажется, ты не удивлена, – наконец обронил я.
Джин пожала плечами.
– Я знала, что он мертв, – сказала она, и тут наступила моя очередь пристально посмотреть на нее.
– Почему? – спросил я, чувствуя острые колики в желудке.
– Эзра никогда не оставил бы без присмотра свои деньги и престижную практику на столь долгое время. Ничто другое не могло удержать его в этом мире.
– Но его убили, – напомнил я.
Она посмотрела в сторону, потом перевела взгляд на ковер.
– У нашего отца было очень много врагов.
Я стал потягивать пиво, чтобы выиграть несколько секунд и попробовать понять ее позицию.
– У тебя все в порядке? – в конце концов произнес я.
Она беззвучно засмеялась. Веселье никак не отразилось в ее глазах.
– Нет, – возразила она, – у меня не все в порядке. Но это ерунда по сравнению с его смертью. Для меня он умер в ту же ночь, что и мама, а то и раньше. Если ты считаешь иначе, нам не о чем больше говорить.
– Я не знаю, о чем ты.
– Знаешь, – проговорила она таким голосом, которого я никогда не слышал прежде. – Насколько я понимаю, он умер в ту же ночь, в ту же секунду, когда мама упала с лестницы. И если ты не воспринимаешь этого так, то это твоя проблема, а не моя.
Я ожидал увидеть слезы, а наткнулся на гнев, который был направлен на меня, так же как на Эзру, и это меня беспокоило. Как далеко разошлись наши пути за столь короткое время?
– Слушай, Джин. Мама упала с лестницы и умерла. Я чувствую эту боль не менее сильно.
Она снова разразилась смехом, но на этот раз он был отвратительным.
– Упала, – эхом отозвалась она. – Вот он, богатенький Ворк. Дерьмовый богач. – Она хлопнула рукой себя по лицу и громко зашмыгала носом. – Мамочка… – запричитала она. В уголках ее глаз неожиданно появились скупые слезы – такого проявления эмоций мне не приходилось видеть в ней с тех пор, как мы похоронили мать. Джин взяла себя в руки, подняв на меня ничего не простившие глаза.
– Он умер, Ворк, а ты все еще остаешься его шутом. – Голос ее зазвенел. – Его правда тоже мертва. – Она высморкалась, скомкала салфетку и бросила ее на стол. – Чем быстрее ты придешь к той правде, которая имеет значение, тем лучше.
– Прости, Джин, что огорчил тебя.
Она устремила пристальный взгляд за окно, где повздорили два скворца. Внезапно она разразилась слезами, но если бы не цвет ее лица, никто и не догадался бы, что она расстроена.
Я почувствовал запах чеснока, и неожиданно на нашем столе появились две коробки пиццы. Я взглянул на менеджера, но он проигнорировал меня и стал разговаривать с Джин.
– Это твоя любимая пицца, – сказал он. – Извини. – Он повернулся и зашагал обратно в кухню, унося за собой большую часть запаха чеснока.
– Мне надо идти, – произнесла Джин твердо. – Доставка. – Она встала, задев стол и пролив мое пиво. Наши глаза не встретились, и я понимал, что мое молчание еще больше отдалит нас. Но прежде чем я подумал о том, что сказать, она сгребла в охапку коробки и вышла из кабинки.
Я провозился со своим кошельком, бросил пару долларовых купюр на стол и поймал Джин уже у двери. Она проигнорировала меня, и тогда я вышел с ней на улицу к ее потрепанному автомобилю. Впрочем, я до сих пор не знал, что сказать. «Как ты смеешь судить меня?… Где ты черпаешь такие силы?… Ты все, что у меня есть, и я люблю тебя».
– Что он имел в виду? – спросил я, задержав ее руку, пока она садилась в машину.
– Кто? – не поняла она.
– Твой менеджер. Когда говорил, что это твоя любимая, что он имел в виду?
– Ничего, – промолвила она, и на ее лице появилось такое выражение, как будто она проглотила что-то горькое. – Это работа.
Я не хотел, чтобы она уезжала, но мое воображение ничем тут не могло помочь.
– Ладно. – Я наконец-то справился с собой. – Можем мы хоть иногда вместе ужинать? Алекс тоже, разумеется.
– Конечно, – бросила она таким же тоном, какой я слышал много раз. – Я поговорю с Алекс и позвоню тебе.
Так уже бывало. Алекс пошлет меня к черту, и ужин никогда не состоится.
– Передай ей привет, – сказал я напоследок, когда она уже заводила изношенный двигатель. Автомобиль тронулся, и я постучал по крыше, думая о том, что ее лицо в окне этой дерьмовой машины со знаком «Хижина пиццы» наверху было самым печальным зрелищем из тех, которые я когда-нибудь видел.
Я уже почти сел в свой автомобиль, а потом вдруг пожалел. Выйдя из машины, я отправился к менеджеру узнать, что означали его слова и куда поехала Джин. В его ответе я услышал о том, что жизнь моей сестры состоит из мучений, похожих на страдания мотылька, у которого оторвали крылышки (чего я не мог наблюдать со времен колледжа). Я уже выезжал с автостоянки, когда дверь ресторана закрыли.
Я смотрел на бездомных людей и пытался представить, кем они были раньше. Это было не просто. Люди, на лицах которых лежала сейчас печать деградации, были когда-то любимы своими близкими. Это была правда, она резала глаза, и потому мы отводили в сторону взгляд. Но что-то же случилось с ними, что разрушило их жизнь, сделав ее невыносимой, и это что-то не было таким бедствием, как война, голод или чума. Это было нечто такое, что могло случиться с каждым из нас, но, слава Богу, не случилось. Это была уродливая правда жизни, и моя сестра познала ее очень хорошо. Она не стала бездомной, но судьба и бессердечие других людей будто сговорились сломать ей жизнь, которую, как я знал, она очень любила. Жизнь была прекрасной, даже великолепной, и, стоило мне закрыть глаза, как она представала передо мной даже сейчас. Сестра очень верила в сверкающее обещание тех лет, которые тянулись перед ней подобно серебряным рельсам.
Но судьба может оказаться несговорчивой сукой.
