– Это то место, где я останавливаюсь, – заметил он. Я осмотрелся вокруг на пустынной улице.
– Где?
Он показал на желтый коттедж.
– Вот мой дом.
– Но я думал… – К счастью, я остановился. – Это прекрасный дом, Макс.
Он рассматривал свой дом, как будто ища какой-то изъян, и затем, не обнаружив ни одного, оглянулся на меня.
– Моя мать оставила его мне, когда умерла. С тех пор я здесь. Пойдем внутрь. Захватим пару бутылок пива и посидим на крыльце.
Я стоял расслабленный и спокойный, смущенный всеми теми годами, когда я видел его проходящим мимо моего дома, и всеми предположениями, которые тогда делал. В некотором смысле я не лучше Барбары, и этот факт унижал меня.
– Макс?
– Да. – Его лицо, искривленное в улыбке, больше не выглядело столь ужасным.
– Я могу попросить об одолжении? Это важно.
– Валяй. Я мог бы даже сказать, пожалуйста. – Другая улыбка.
– Если что-нибудь случится со мной, мне хотелось бы, чтобы вы забрали моего пса. Позаботьтесь о нем. Берите его с собой гулять.
«Это была бы хорошая жизнь», – подумал я.
Макс посмотрел на меня внимательно, прежде чем ответить.
– Если что-нибудь случится с тобой, – произнес он с большой торжественностью, – я буду заботиться о твоем псе. Мы – друзья, правильно?
– Да, – сказал я, имея в виду именно это.
– Тогда хорошо. Но ничего не случится. Ты сообщишь полицейским об оружии и будешь заботиться о своем псе сам. Теперь давай. Я купил пиво только ради тебя.
Так что мы сидели на переднем крыльце его дома, смотрели на опрятные лужайки к потягивали пиво из бутылки Мы говорили о разном несущественном, и в течение того краткого времени я не был одинок, как, думаю, и он тоже.
Глава 19
Боун спая в грузовике, свернувшись под лучами солнца. Одного взгляда на холм оказалось достаточно, чтобы понять, что дом пуст, но я не смог бы в него войти. Поэтому я отправился в офис. Он все еще был офисом Эзры, и я подумал, что легче начинать именно там.
Было чуть больше четырех часов, улицы были пусты и тротуары тоже. Я вошел через черный ход и сначала увидел свой офис. Ящики были выдвинуты, картотека выпотрошена. Судебные дела, личные документы, все остальное. Моя финансовая информация, медицинские отчеты, фотографии. Даже личный дневник, который я написал однажды при свете луны. Вся моя жизнь! Я задвигал ящики на место, и они издавали хлопающие звуки, подобно треску пальцев в тихом здании. Окинув взглядом разоренную комнату, я увидел, что полицейские поддерживали себя спиртными напитками из моего холодильника. Банки и обертки от конфет до сих пор валялись на маленьком поцарапанном столе, в комнате воняло сигаретами. Я сгреб мусор и яростно бросил его в полиэтиленовый пакет. Очистил половину комнаты от грязи, затем бросил мешок на пол. Все не имело никакого смысла.
Я пошел наверх в офис Эзры. Там тоже был беспорядок, но я не обратил внимания на грязь и направился прямо к углу ковра, под которым был скрыт сейф. Взявшись за край, я оттащил ковер. Все выглядело без изменений: две продавленные половицы держались на четырех гвоздях, два из которых аккуратно вошли в древесину, а два других были согнуты.
Полицейские не обнаружили этого места, чему я был несказанно рад. Если у кого и было право сокрушить последнюю тайну старика, так это у меня.
Молоток-гвоздодер лежал на том месте, где я его оставил, и я воспользовался им, чтобы вытащить гвозди. Согнутые вышли, но другие два не поддались. Гвоздодер почти вошел в трещину между половицами, я сильным рывком поднял их с животным визгом и склонился над сейфом. Хэнк велел мне подумать о том, какие события представляли важность для Эзры, если я собираюсь открыть сейф без слесаря. Итак, я стал усиленно думать о мертвеце, которого судьба сделала моим отцом.
Что было для него важным? Простой вопрос Власть. Вес в обществе. Выдающееся положение. Все это в конце концов сводилось к деньгам.
В центре дома моего отца стоимостью миллион долларов находился его кабинет, и там на столе стояла одна-единственная фотография в рамке. Она была там всегда – как напоминание и побуждение к деятельности. Сколько раз я заставал отца пристально вглядывавшимся в нее? На снимке был он – такой, какого он стремился похоронить, но все же не мог. В глубине своего сердца, несмотря на ошеломляющие успехи, мой отец так и остался неряшливым мальчиком с содранными коленками. Темные глаза никогда не менялись. И родился в комфорте, и мы оба знали, что мне недостает его голодного детства. Тот голод сделал его сильным, но и жестоким. Жестокость была достоинством, и нехватка этого мне являлась для него безусловным доказательством тот что он вырастил слабака. Поэтому там, где я искал смысл, во искал власть. Его жизнь была определенным подъемом к вершине, но все сводилось к деньгам, они были фундаментом Деньги позволили приобрести самый лучший в окрестности дом. Деньги давали возможность покупать автомобили оплачивать свиту и финансировать политические кампании Это был инструмент, рычаг, и' он использовал его, чтобы перевернуть мир и манипулировать людьми. Я думал о своей карьере, зная, что выбрал легкий маршрут. Эзра подкупил меня. Возможно, он купил бы нас всех, если бы не Джин. Для нее нагрузка оказалась слишком тяжела, и она сломалась под ее весом. Так в конце концов Эзра заплатил эту цену.
Я изучал сейф. Я обнаружил его случайно, мог бы прожить остаток жизни, не подозревая о его существовании, и все же оно давило на меня своим грузом.
Деньги и власть.
Я вспомнил первый миллион долларов моего отца – вознаграждение жюри. Мне было десять, и он повез всю семью в Шарлотт, чтобы отпраздновать это событие. Я до сих пор вижу его с сигарой в зубах, гордо заказывающим лучшую бутылку вина в ресторане, и то, как он обратился к матери.
– Теперь ничто не сможет меня остановить, – сказал он. И я помнил также лицо матери, ее растерянность.
Она обняла Джин, и, взглянув назад, я понял, что она напугана.
Тот приговор был вынесен. Это было самое большое вознаграждение жюри в истории графства Рауэн, и пресса сделала моего отца известным. После этого люди приходили на судебный процесс ради Эзры Пикенса.
И Эзра оказался прав. Ничто не могло остановить его. Он был знаменитостью, иконой, и его эго росло вместе с известностью и благосостоянием. После этого все изменилось для него.
И для нас тоже.
Я все еще помнил дату приговора. В тот день Джин исполнилось шесть.
Я набрал дату на клавиатуре. Ничего. Я положил на место половицы и прибил четырьмя новыми гвоздями. На это ушло время, но гвозди погружались в древесину прямо и аккуратно. Я расстелил ковер со вздохом и отвернулся.
Это было бы слишком легко.
Я ходил по офису, задвигая ящики, выключая свет, и уже собирался уходить, когда зазвонил телефон. Я долго не реагировал на звонок.
