– Кое-кто важный для меня пропал.
– Кое-кто важный? О ком ты? О, понимаю. Подруга?
– Больше чем подруга.
– В море много рыбы, Ворк. Поверь мне.
– Я опустил стекло, потому что мне необходим был глоток чистого воздуха. Порыв ветра ударил мне в лицо, и на мгновение у меня перехватило дыхание.
– Ты не прав, Хэнк, – наконец выговорил я.
– Тогда мы плаваем на разных водных просторах.
Не плаваем, подумал я, а тонем, и на миг ощутил это.
– Так кто был тот парень? – Я не отвечал, и Хэнк повторил вопрос: – Тот парень?
Я удобнее откинулся на подголовник, мягкий и душистый.
– Следи за дорогой, Хэнк. Не возражаешь? Мне нужно подумать.
Его слова пришли откуда-то издалека.
– Разумеется, дружище. Как пожелаешь. Это долгое путешествие.
Он оказался прав.
Уже поздно в сумерках мы добрались до переполненной стоянки клиники Доротеи Дикс. Мы не разговаривали до тех пор, пока он не заглушил двигатель. Я смотрел сквозь ветровое стекло. Из всех несчастных мест в этом мире, думал я, в этом, должно быть, витают самые темные тайны.
– Ты бывал здесь прежде? – спросил я.
– Один или два раза. – Он не вдавался в подробности.
– И?
– И я никогда не был на безопасных этажах. Хотя остальная часть этого заведения точно такая же, как в любой другой больнице.
Я рассматривал здание.
– Если бы не колючая проволока, – заметил я.
– Есть такое.
– Что теперь? – поинтересовался я.
– Сколько у тебя есть денег?
Я машинально проверил свой бумажник, забыв о что уже считал деньги, когда мне его возвратили.
– Триста семьдесят долларов.
– Дай их мне. – Он взял триста долларов, вернув остальные. – Этого должно хватить. – Я наблюдал за те как он свернул купюры и сунул их в передний карман джинсов. – Готов? – спросил он.
– Как никогда, – ответил я. Он легко стукнул меня кулаком по плечу.
– Расслабься. Будет весело.
Когда мы вышли из автомобиля, он надел ветровку и что-то проверил во внутреннем кармане. Я не мог сказать, что это было, но он еле слышно бурчал, как будто бы всем доволен. Я посмотрел на больницу, черную, с острой кромкой на фоне темно-фиолетового неба. Казалось, что свет отскакивал от его окон и умирал по пути вниз.
– Пошли, – произнес Хэнк. – Попробуй успокоиться. Мы подошли к главному входу больницы.
– Постой здесь, – велел мне Хэнк, Я смотрел, как он побежал назад к автомобилю, открыл его и нагнулся внутрь. Он возвратился с фотографией Алекс, которую я оставлял ему в почтовом ящике.
– Возможно, она потребуется, – объяснил он.
Фотография блеснула при слабом освещении, но я прекрасно видел лицо Алекс. Подобно этому зданию, у него были острые грани, и мне стало интересно, что привело ее в это место. Что привело ее сюда и что она отсюда вынести? Что принесла в дом моей сестры и было ли это столь зловещим, чтобы волноваться?
Мне необходим был ответ, и, глядя на Хэнка, я думал, что нам подвернулась прекрасная возможность найти его.
Мы вошли в приемную. Коридоры расходились в нескольких направлениях. Лифт находился прямо перед нами. Запах больницы был непреодолим.
Хэнк подошел к ряду автоматов с газетами и вытащил мелочь, из карманов.
– Ты читал сегодняшний номер газеты?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет.
Он опустил монеты в автомат, продававший «Шарлотт обсервер». Вытащил газету и вручил ее мне.
– Тебе понадобится, – прокомментировал он.
Я не понял.
– Зачем? – удивился я, держа газету так, как будто никогда не видел ее прежде.
– Ты серьезно? – спросил он и отвернулся.
– Ох. – Я сунул газету под мышку. Хэнк посмотрел на приводящее в замешательство количество указателей и, казалось нашел то, что хотел. Я не знал, что это было, но когда он велел мне следовать за ним, я пошел. Скоро мы скрылись в лабиринте коридоров, и вездесущие указатели привели нас в глубь больницы. Хэнк глядел вниз, как будто точно знал, куда шел. Он не смотрел ни на кого, и никто не смотрел на него. Я пробовал следовать его примеру. Наконец мы вошли в холл, в конце которого была маленькая комната ожидания. В углу на стене телевизор показывал нам свой чистый экран. Прилепленная записка сообщала, что он неисправен.
Вдоль стены шел ряд виниловых сидений. Еще два холла уходили в противоположных направлениях, их полированные полы мерцали, отражая свет флуоресцентного освещения. Эхом разлетались вокруг нас голоса: проходящих мимо медсестер, студентов медицинских факультетов, голос репродуктора на стене для оповещения врачей. По диагонали от нас была синяя качающаяся дверь с надписью «Только для служащих».
– Вот здесь, – произнес Хэнк. Я огляделся вокруг, боясь что-то пропустить. Хэнк выудил пластмассовый служебный значок из кармана пиджака и прицепил его на рубашку. На нем была фотография, имя, которого я никогда не слышал прежде, и название больницы. Все выглядело так же, как у других служащих больницы.
– Где ты это достал? – прошептал я.
– Подделал, – ответил он коротко.
– Но…
Хэнк изобразил кривую усмешку.
– Я говорил тебе, что уже был здесь раньше.
Я кивнул.
– Ладно. Что ты хочешь, чтобы я делал?
– Жди здесь, – велел он. Я проследил за его внимательным взглядом в сторону виниловых сидений красного цвета, – Читай газету. У меня это займет какое-то время.
– Я хочу пойти с тобой, – сказал я.
– Люди обычно бывают разговорчивы с одним человеком. Это как дружеская беседа. Когда же с ним беседуют двое, это выглядит как допрос. – Он прочитал недовольство на моем лице: зная, насколько важно это было для меня. – Расслабься, Ворк. Читай газету. Если здесь есть ответ, я найду его. О'кей? Это моя работа. Поверь мне.
– Мне это не нравится.
– Не думай ни о чем. – Хэнк отвернулся, затем так же быстро повернулся обратно. – Дай мне спортивный раздел, – попросил он. Я вытащил лист из газеты и вручил ему. Он свернул газетный лист и сделал им приветственный жест.
Я сидел напряженно на твердом сиденье и наблюдал как смело, не оглядываясь Хэнк вошел в дверь, предназначенную только для служащих.
Я открыл газету и безучастно смотрел на слова, которые расплывались у меня перед глазами. Когда мимо проходили люди, я старался делать вид, что читаю, как если бы являлся одним из них, хоть это было и трудно, поскольку в моем мечущемся сознании я был преступником.
