Путь мести не всегда прямой,
И на нем немудрено заблудиться.
«Кill Bill»
* * *
Чертова погода! — злился Ник, глядя в окно.
Дождь вторые сутки лил как из ведра, однако я подозревала,
что причина скверного настроения моего дорогого друга кроется вовсе не в
дрянной погоде.
По большому счету, погода ему была безразлична, как и многое
другое в этой жизни. Но уже несколько дней он проявлял повышенную нервозность,
огрызался, злился, изводил меня придирками и хмуро таращился в окно, точно
надеялся что-то там высмотреть. Может, Ник в душе романтик и желал увидеть луч
света на горизонте, который вдруг мелькнет среди туч? Черт его знает. Почему бы
и нет, в конце концов? Впрочем, я сильно сомневалась, что подобные чувства его
посещают, но об истинной природе своего дурного настроения он не сообщит,
следовательно, обращать внимание на его слова не стоит.
Именно этим я и занималась в тот момент: раскачивалась на
стуле и пропускала его слова мимо ушей. Вряд ли ему это нравилось.
— Эй, — позвал он, хмуро понаблюдав за мной с
минуту, — ты меня слышишь?
— Слышу. А также вижу, обоняю, восторгаюсь и
люблю, — охотно ответила я, на некоторое время прекратив раскачиваться.
Он вроде бы собрался что-то ответить на это, но передумал.
Покачал головой и, отвернувшись к окну, вновь пробормотал:
— Ненавижу дождь. Куда подевался твой Рахманов? —
резко сменил он тему.
Я замерла, с удивлением глядя на Ника, потом вздохнула:
— Тебе лучше знать.
— Кажется, я не раз говорил: тебе стоит быть с ним
поласковее. А ты что делаешь?
— А что я делаю? — решила я удивиться.
— Ни черта ты не делаешь. Парень должен по тебе с ума
сходить, а вместо этого…
— Пошел к черту, Ники-бой, — с широкой улыбкой
ответила я.
Еще полгода назад я бы вряд ли на такое рискнула. Было
время, когда я до судорог боялась этого типа. И, если честно, у меня были на то
основания. Но несколько месяцев назад Ник свалял дурака — открылся, как плохой
боксер, пусть всего лишь на миг, но мне этого хватило. Так что теперь я знала:
Никита Полозов вовсе не исчадие ада, воплощение вселенского зла, могущественное
и непобедимое, он человек из плоти и крови, как все мы, грешные. Опасный,
хитрый, изворотливый, подлый — список можно продолжить, — но все-таки
человек. У него даже есть свои слабости. Теперь я это знала наверняка и не
преминула воспользоваться. Иногда мне это сходило с рук, иногда нет. Но я
неустанно экспериментировала.
Через мгновение стало ясно: назвать сейчас моего друга
Ники-боем — плохая идея. Он отреагировал в своей обычной манере: сделал
молниеносное движение и выбил из-под меня стул. Если быть честной, я к этому
подготовилась и при желании легко бы удержалась на своих двоих, но решила, что
небольшая радость скрасит Нику существование, а потому повалилась на пол. Он
взирал на это настороженно, должно быть, гадал, чему обязан данным фактом:
своей ловкости или моей покладистости.
Я поднялась, поставила стул и сказала без злобы:
— Сукин сын, — после чего продолжила
раскачиваться.
— Что-то происходит, — понаблюдав за мной немного,
выдал он ценную мысль.
— Конечно, — кивнула я. — В мире всегда
что-нибудь происходит.
— Ты меня достала, — поморщился он. —
Состояние твоей шкуры напрямую зависит от того, что там замыслили хозяева.
С этим, конечно, глупо спорить, однако в тот момент меня
мало волновало и даже, сказать по чести, мне было безразлично, что они там
затевают и как это отразится на мне. Когда человек долгие годы живет в
постоянном страхе, он привыкает к нему, как инвалид к коляске. А потом вроде бы
и вовсе его не чувствует. Нечто подобное произошло со мной в тот момент, когда
я поняла, что спасти Машку смогу лишь ценой предательства. То есть спасти могу,
но сразу же потеряю, потому что она мне это предательство вряд ли простит.
Сейчас Машка находилась в психушке, совершив якобы убийство в состоянии помутненного
сознания, в котором она вроде бы до сих пор пребывает. Конечно, Машка никого не
убивала, но ей пришлось согласиться с правилами игры, и мне тоже. На днях ее
должны перевести в клинику, где режим помягче, а я вследствие своего
незавидного выбора лишилась интереса к жизни.
Хотя страх все еще присутствовал во мне, но теперь он был
иного рода. Я страшилась встретиться с Машкой. Я не знала, как смогу объяснить
ей свой поступок, хотя наша затея засадить хозяев Ника в тюрьму всегда казалась
мне невероятно глупой. Но Машка верила, что мы сможем, а я слишком любила ее,
чтобы стоять в стороне и наблюдать, как она себя губит, потому и полезла в
драку, ни мгновения не веря в победу. Развязка последовала незамедлительно:
Машка в психушке по обвинению в убийстве, которого не совершала, а я с
удвоенным рвением танцую под дудку все тех же хозяев, чтобы ее когда-нибудь
оттуда вытащить. Человека, который был единственным свидетелем давнего
преступления и чье заявление при известном везении помогло бы увидеть господина
Долгих за решеткой, я сдала Нику, после чего свидетель скончался, а наши
тщетные усилия оставили горечь в душе и бесполезный стыд за совершенное
предательство.
Рахманов, о котором говорил Ник, — адвокат и близкий
друг господина Долгих, мой любовник, что позволяло надеяться на вызволение
Машки из психушки, и по этой причине я выделывала перед ним разные фокусы,
вроде цирковой собачки за кусочек сахара (в роли сахара была все та же Машка).
Теперь Рахманов вдруг исчез, не появлялся у меня уже несколько дней. Однако сам
Ник не раз утверждал, что делать ставку на подобного типа вещь зряшная, так что
не ясно, чем он сейчас недоволен.
Рахманов не только не появлялся у меня четвертые сутки, но и
не звонил. Я ему тоже не звонила, по опыту зная, что это бессмысленно, но даже
его внезапное охлаждение ко мне не вызвало никаких эмоций.
— Он тебе ничего не говорил? — не унимался Ник.
— Рахманов? — подняла я брови. — Конечно,
нет. Иначе ты бы об этом знал.
— У них какие-то заморочки с химзаводом… — Ник поскреб
затылок, с неудовольствием глядя на меня. — Эти придурки все никак не
успокоятся и заваливают суд своими исками.
— Надо же людям чем-то себя занять, — пожала я
плечами.
— Если бы только это… Однако нашелся полный придурок,
пожелавший прищемить нашим кормильцам хвост. Причем дяде это вполне по силам,
по крайней мере в том, что касается конкретного дела.
