— Выпей воды, — сказал он еще раз, бросил в стакан
две таблетки, поясняя:
— Здесь снотворное. Тебе надо уснуть.
В нем чувствовалась странная неловкость, и это удивило. То,
что он здорово злился, понятно, и то, что поспешил вынуть меня из петли, тоже:
осложнения ему не нужны. Хотя моя смерть вряд ли особо повлияла бы на
дальнейшее. Ден из тех, кто готов к любым ситуациям.
Я взяла стакан и покорно выпила, лишь бы отделаться от него.
Но он не уходил. Взяв у меня из рук стакан, поставил его на тумбочку и прошелся
по комнате. В походке ощущалась нервозность, и чувство растерянности не
проходило, что по-прежнему сбивало с толка.
— Что вдруг на тебя нашло? — буркнул он.
Я молчала, он терпеливо ждал, и я наконец ответила, хоть и
не видела в том смысла:
— Дашка…
— Вот оно что, — удовлетворенно кивнул он, словно
все разом стало для него понятно. — Не стоило тебе к ней привязываться…
Да, именно так: сама по себе ее жизнь не имела никакого
значения, просто я допустила непростительную ошибку.
— Слушай, а тебя не смущает, что ты только что убил
двадцать восемь человек? — с неизвестно откуда взявшимся любопытством
спросила я.
Он как раз шагнул к окну, но повернулся, взглянув с
изумлением, и засмеялся. Затем сел в кресло, раздвинув ноги, и, опершись на них
руками, с усмешкой спросил:
— Не поздновато задумалась, дорогая? О таких вещах
стоило поразмышлять раньше, до того, как ты полезла в это дерьмо.
— Значит, не смущает, — констатировала я.
Его это разозлило.
— Я выполняю работу, за которую мне платят. Вот и все.
Это не моя война. Пусть те, кто ее затеял, пекутся о своей душе. И твой
припадок совестливости сейчас совсем некстати. Так что советую тебе не валять
дурака.
— Один умный человек сказал: покаяться никогда не
поздно.
— Это не его распяли благодарные слушатели? Что ж,
валяй, кайся. Выйди на площадь, поклонись на четыре стороны и попроси прощения.
Как думаешь, за все твои грехи пожизненное тебе уже набежало или нет? Ну,
лет-то на пятнадцать ты точно успела наворотить, я прав? У тебя будет время
замолить грехи.
— Катись отсюда, — устало сказала я.
— Вот что, милая, — еще больше разозлился
Ден. — Твоя попытка почистить совесть гроша ломаного не стоит. Дешевая
мелодрама. Кому и что ты хотела доказать? Какой говенный мир вокруг и какая у
тебя прекрасная душа? Ах, бедную девочку злые дяди заставили делать плохие
вещи, а она пошла и удавилась. Чего ж хорошей девочке мешало держаться подальше
от плохих дядей? Поздно, дорогая, поздно.
— Ты прав, — кивнула я. — А теперь катись
отсюда.
Я в самом деле считала, что он прав. Прав, как ни противно
это сознавать. И, даже отдав свою никчемную жизнь, Дашку я не верну. Он
продолжал сидеть в кресле, с ненавистью глядя на меня. И уходить не собирался.
— Вот что я тебе скажу, — продолжил он. —
Завтра ты проснешься и начнешь цепляться за свою жизнь. И успеешь еще много
чего натворить. Такие, как ты, любят тешить себя мыслями о совести и при этом
пакостить ближним. Хочешь знать, как ты кончишь? Старой пьяницей, никому не
нужной и самой себе противной. Если тебя, конечно, не пристрелят раньше.
Ненавижу таких, как ты, — по слогам произнес он.
— А как ты видишь свое будущее? Выйдешь на пенсию и
будешь разводить цветы? Один знакомый придурок всерьез об этом мечтает.
— Неужели? — Ден вдруг рассмеялся, запрокинув
голову. — Забавно. Значит, Ник решил разводить цветы на пенсии?
— С чего ты взял, что я говорила о Нике?
— А ты имела в виду кого-то другого?
— Значит, вы знакомы, — констатировала я.
— Более или менее. Но цветы для меня новость. Дорогая,
я очень хорошо знаю вашу лавочку, и кто там чего стоит, тоже. И о тебе я знаю
все. Больше, чем ты сама о себе знаешь. Шлюха, дрянь, а теперь еще и
дура. — Он поднялся и шагнул к двери. — Сладких снов, дорогая.
Я натянула одеяло на голову, надеясь, что таблетки скоро
начнут действовать. Хорошую перспективу он нарисовал. А что, он ведь и в этом
прав. Начну жить как ни в чем не бывало: слушать Ника, бояться за свою шкуру… И
вдруг мне стало смешно. Я даже вслух хихикнула в темноте, еще плохо понимая,
что происходит. И тогда поняла. Я больше не боюсь. Ни этого типа за стеной, ни
Ника, никого. Ден прав: вряд ли я доживу до старости. Но и это не пугало.
Потом, через много месяцев, я вспомню сегодняшний разговор.
И вновь меня поразит, как странно распоряжается нами судьба. Для Дена было бы
лучше, оставь он меня висеть в ванной. К сожалению, для меня тоже.
* * *
Проснувшись, я опять увидела его. Он спал, сидя в кресле в
трех шагах от меня. Должно быть, все-таки подстраховывался, несмотря на свои
слова и опасаясь, что моя мелодраматическая выходка может иметь продолжение.
Лицо его с приоткрытым ртом казалось очень мирным и чуть глуповатым. «Я могу
его сейчас убить», — вдруг подумала я и почувствовала, как вспотели руки и
сердце застучало быстрее. Ден проснулся, резко открыл глаза. Несколько секунд
мы сидели, впившись взглядом в зрачки друг друга, словно две кошки, которые еще
не знают, что делать — пойти рядом, принюхиваясь, или вцепиться в противника.
Он нахмурился и спросил неожиданно мягко:
— Как ты?
— Отлично, — ответила я.
— Мы не могли допустить, чтобы его смерть как-то
связали… — заговорил Ден и смешался.
Он вел себя странно. Черт знает, что происходило в его
голове. Теперь он сидел почти спиной ко мне, и я видела его затылок, и чуть в профиль
висок, и ухо, плотно прижатое к черепу. В его облике вновь проступило что-то
звериное, мощное, безжалостное. «Он думает обо мне», — решила я. Ден
закурил, нахмурился, должно быть, оценивая обстановку. Я точно читала его
мысли. Бабам он не доверял и теперь прикидывал, способна ли я поломать ему
игру. Он повернулся и успел поймать мой настороженный взгляд.
— Сможешь спуститься вниз? Или сказать, чтобы завтрак
принесли сюда?
Каждая лишняя минута, проведенная с ним, представлялась
невыносимой. Но когда я оказалась среди людей, ставших уже привычными, вновь
услышала разговоры о теракте и бедной Дашеньке, поняла, что долго не выдержу.
— Пойду к морю, немного прогуляюсь, — сказала я.
