— Ничего особенно интересного, — устало сообщила
я. — Болтал без умолку, почти как ты, рассказал историю своей жизни.
Полное дерьмо.
— А рыдать, устроившись на твоем роскошном бюсте, он не
пробовал?
— Обошлось.
— Странно. Меня иногда так и подмывает заодно во всех
грехах покаяться. Что он еще говорил?
— Много чего. Например, назвал тебя свиньей и садистом.
— Господи, свиньей-то за что? — удивился
Ник. — В городе нет человека благороднее меня.
— Это ты сейчас придумал?
— Нет, значительно раньше. Но мы не обо мне, а о
старине Дене. Не томи, моя прелесть.
— Он сказал, что будет рад избавить меня от особо навязчивых
идиотов.
— Прямо так и сказал?
— Ага.
— Детка, ты гений, дай ручку поцелую. Нет, лучше ножку.
— Чему ты радуешься, придурок? — не выдержала я.
— Тому, что в тебе не ошибся. А как он в постели,
порадовал?
Я раздвинула рот до ушей.
— Никто не сравнится с тобой, мой нежный друг.
— В этом я не сомневаюсь, — кивнул он
удовлетворенно. И в самом деле вряд ли сомневался, но пожелал развить свою
мысль:
— Только я знаю, как управляться с тобой. Для тебя
удовольствие синоним боли, вот и приходится периодически тебя колотить, к чему
я, в силу своего добрейшего нрава, в общем-то, не склонен. Иду на все, лишь бы
тебе угодить.
— Ты, сволочь, знал, что у меня нет шансов оттуда
вернуться… — зло сказала я, хоть это и было ни к чему.
— Я же тебя предупредил, с этим ты не можешь не
согласиться.
— И все-таки отправил.
— Должен же я знать, на что ты способна. Если ты ни на
что не годишься, на кой ты мне черт?
Разумеется, он был прав. Я вздохнула, покачав головой, но
все же сказала:
— Хотела бы разделить твою радость, но не понимаю,
отчего тебя так разбирает.
— Не понимаешь, потому что дура, господь послал тебе
дар: любой мужик рядом с тобой мгновенно глупеет и становится мягким, точно
воск, лепи, что хочешь. Да только у тебя мозгов не хватает сляпать что-нибудь путное,
вот беда. Но ничего, мозги есть у папули, дрянь ты моя ненаглядная. Мы с тобой
таких дел наворотим… О нас еще оды начнут слагать.
— Боюсь, все ограничится протоколами.
— Дура, потому и боишься. Что с тебя взять…
— Не хочу тебя огорчать, но ты переоцениваешь мои
способности, — отодвинув чашку, сказала я. — Мы расстались как
осточертевшие друг другу любовники. Под утро он явно заскучал, должно быть,
успел сообразить, что я все та же резиновая кукла.
— Не тревожь меня. Ты показала парню класс?
— Само собой, раз от этого зависела целостность моей
шкуры. Но он наверняка видел кукол и получше.
— Фигня, — весело отмахнулся Ник. — Уж я-то
знаю, как это бывает. Мужиков к тебе тянет, точно мух на дерьмо, то есть я
хотел сказать — на варенье. Заскучает, потянет на сладенькое.
— Зачем тебе Ден? — спросила я настороженно.
— Пока не знаю. Может, и пригодится. Главное, что я в
тебе не ошибся. А там посмотрим, как карта ляжет. Первое правило: не спеши и
выжди момент.
— Ладно, выжду. А сейчас катись отсюда. Я устала, хочу
спать.
— А я надеялся, ты меня осчастливишь. Тосковал, дни
считал, и вдруг такая немилость.
— Ник… — вздохнула я.
— Ухожу, счастье мое. Обрати внимание: для тебя все,
что угодно. Наступаю на горло собственной песне. Отдыхай, набирайся сил.
— Что с Машкой, Ник? — спросила я.
Он вроде бы удивился:
— А что с ней может быть? Лечится, поправляет душевное
здоровье. Придурок этот, с собачьим именем…
— Тони?
— Вот-вот. Он регулярно ее навещает. Врачи разрешили,
она после его визитов заметно улучшает им показатели. И Рахманова парень
окучивает, они же дружки. Так что с Машкой порядок. Выйдет оздоровленной,
выскочит замуж, детей нарожает. Рахманову очень хочется выглядеть в глазах
дружка приличным человеком, потому и старается изо всех сил. Думаю, вскоре наш
красноречивый и у тебя появится.
— Ты спятил? — отмахнулась я.
— Появится, появится. Ставлю свой джип против твоей
развалюхи. Как ему не появиться…
— После того, что было?
— А что было, дорогуша? — удивился Ник. — Он
уезжал, ты уезжала, а теперь оба вы вернулись.
— Не может он быть до такой степени… — я замешкалась,
подбирая слово.
— Рахманов все может. Редкой породы скотина, —
развеселился Ник. — Все, удаляюсь. Отдыхай. Желаю уснуть и видеть сны, и
прочее в том же духе.
* * *
Он наконец-то ушел, а я перебралась на диван и некоторое
время разглядывала потолок, пока не поняла, что уснуть не удастся. И через
полчаса отправилась к Виссариону, вспомнив, что я у него вроде бы работаю.
Девки при виде меня сначала расцвели улыбками, но тут же заскучали, справедливо
полагая, что, раз уж я на рабочем месте, избежать им воспитания классической
музыкой не удастся. Виссарион улыбаться не спешил, дождался, когда я подойду к
стойке, и спросил в своей обычной манере:
— Как оно?
— Жива, и слава богу, — ответила я.
— Уже неплохо, — подумав, пожал он плечами.
— Как взглянуть… — вздохнула я.
— Чаю выпьешь?
— Лучше водки.
Виссарион разлил водку в две рюмки, мы на них уставились и
замолчали.
— Поминаем кого? — спросила подошедшая Верка.
— Сгинь, Христа ради, — цыкнул Виссарион и
виновато взглянул на меня.
Мы выпили. Он еще немного помолчал и сообщил:
— Тут тебя спрашивали.
— Кто?
— Человек, — пожал Виссарион плечами.
К его манере вести беседу надо было привыкнуть, обычно у
людей сдавали нервы на пятой минуте, но я-то знаю Виссариона давно и не спеша
продолжила:
— Что за человек?
