— Хороший, — кивнул он. — Ты чего
удивляешься, по-твоему, тобой только плохие интересоваться должны?
— Это ты сам додумался, что человек хороший, или он
тебе сказал?
— Я не додумываюсь, я вижу. Хороший человек, глаза
добрые. А глаза — у нас что? То-то.
— И что этот хороший человек?
— Интересовался, где ты. Я ответил, только он ничего не
понял.
— Неудивительно.
— А переспросить он постеснялся, — не обращая
внимания на мои слова, продолжил Виссарион. — Ушел. Я думаю, опять придет.
Он почти каждый вечер заглядывает.
— Вот как? А имя у него есть?
— Наверное. Но я не спрашивал, а он не сказал. Ты его
знаешь, — кивнул Виссарион. — Он был здесь как-то, и вы поссорились.
— Высокий симпатичный брюнет? — спросила я, успев
сообразить, что речь, скорее всего, идет о Тони, среди прочих моих знакомых не
было человека, которого бы Виссарион наградил эпитетом «хороший». Словами
старик не разбрасывался и людей чувствовал хорошо, хотя на зрение жаловался.
— Точно, — кивнул он. — Беда у парня.
— С чего ты взял?
— Душа болит.
— У него? — Кажется, за долгое время знакомства я
творчески освоила чужую манеру разговаривать.
— У тебя тоже, если тебя интересует мое мнение.
— Не интересует. Давай к нему вернемся.
— Давай, — охотно согласился Виссарион.
— Значит, у него болит душа? Это он сказал, или ты по
глазам прочитал?
— Если человек приходит в такое место, сидит здесь
целый вечер с одной чашкой кофе, улыбается, когда девки допекают, и ни разу не
разозлился, говорил ласково… Какой я должен сделать вывод?
— Что он лицемер и придурок, — подсказала я.
— Что человеку больше податься некуда, — ничуть не
обиделся Виссарион.
— Этому есть куда, — отмахнулась я. — Ладно,
разберемся, что там с его душой, когда явится.
Не успела я договорить, как дверной колокольчик звякнул, а
Виссарион произнес:
— Вот и он.
Я нехотя повернулась и увидела, как в кафе входит Тони.
Девки встрепенулись, весело его приветствуя, он ответил им мягкой улыбкой,
которая так приглянулась Виссариону, помахал рукой, немного сконфуженно, точно
не ожидал такой теплоты и привязанности, и направился ко мне.
— Может, стоит привлечь парня для спасения заблудших
душ? — с ухмылкой обратилась я к Виссариону. — В нем есть задатки
миссионера.
— Может, ты для начала спросишь, что он хочет от
тебя? — в тон мне спросил Виссарион.
— Конечно, спрошу, но и так ясно: у нас здесь армия
спасения, а у него душа больная.
— Здравствуйте, — сказал Тони, поравнявшись со
мной.
— Салют, амиго, — вздохнула я.
— Я вас искал.
— Я в курсе. Самое время сказать, зачем.
— Мы могли бы… — начал он, нерешительно оглядываясь.
— Еще бы, — хмыкнула я. — Идемте в нашу
исповедальню. Там темно, за шкафом возятся мыши, и ничто не мешает изливать
душу.
Я направилась в подсобку под укоризненным взглядом
Виссариона, на которого вдруг напал кашель. Таким образом он пытался скрыть
свое замешательство. Непонятно, из-за чего он расстроился: то ли из-за мышей,
которые и в самом деле не давали покоя, то ли из-за пришибленного вида Тони.
В подсобке мы с Тони устроились на расшатанных стульях, и я
поторопила:
— Смелее, амиго. С чем вас послал ко мне господь?
— Вы все еще сердитесь на меня, — вздохнул он,
разглядывая свои руки.
— Помилуйте, за что же? Слушайте, а с чего вы мне
«выкаете»? Мы же вместе пили не раз и даже напивались. Наплюем на условности и
начнем друг другу «тыкать».
— У меня не получится, — огорошил он.
— Вроде раньше получалось?
— И раньше.., если только выпить для храбрости.
— Без проблем. Сейчас сообразим.
Я приподнялась, а он схватил меня за руку.
— Юля…
— Ну, Юля, дальше-то что?
— Все, что вы думаете обо мне, конечно, правильно. Я не
должен был.., я виноват в том, что произошло с Машкой.
— Это кто вам такое сказал? Неужто сами додумались?
— Ваше презрение я заслужил, — вздохнул он. —
И все, что вы хотели бы мне сказать, сам себе я уже говорил много раз.
— А зачем тогда пришли? Нового я вам ничего не скажу.
— Я ее никогда не брошу. Что бы ни случилось. Я всегда
буду рядом. Я вам клянусь.
— Мне-то зачем? Ей клянитесь.
— Мы с ней долго говорили, и она мне верит.
— Вот и отлично.
— Ей нужен не только я, но и вы. Мы вместе должны ей
помочь. — Он вновь вздохнул и поднял на меня взгляд. Виссарион прав, если
глаза зеркало души, на душе у этого парня хреново. И это еще мягко сказано.
— Ладно, — помедлив, сказала я. — Извините. У
меня скверный характер. Как там Машка?
— Хорошо, — обрадовался он. — То есть
насколько это возможно в таком месте. Мне разрешили навещать ее дважды в
неделю. Можно гулять в парке сколько угодно, никто не мешает. Она даже немного
поправилась. Я имею в виду… — испугался он.
— Прибавила в весе, — подсказала я, чтоб он не
мучился.
— Да. И вообще.., выглядит бодрой. Я разговаривал с
врачом, и если все пойдет хорошо, то через несколько месяцев ее выпустят. Олег
уверен, никаких проблем с правоохранительными органами не возникнет. Он опытный
адвокат, и я полагаюсь на его мнение. Маша вам звонила несколько раз, но…
— Я мобильный потеряла.
— Вот в чем дело… Она очень переживала из-за того, что
наговорила вам тогда. Я не знаю, о чем речь, но.., это ее мучает.
— Передайте ей, что я все успела забыть.
— Лучше вы сами. Вы ее навестите?
— Конечно.
— Вот и отлично. Как ваши дела? — додумался
спросить он.
— Дела? Прекрасно. А ваши?
