— Если хочешь, уйдем отсюда, — предложила я.
— Нет, отчего же. Красивое платье, — кашлянул
он. — В этой забегаловке найдется что-нибудь выпить?
— Конечно. И кормят вполне сносно.
— Нет уж, не стоит рисковать.
Он подозвал официанта и сделал заказ. Официант смущенно
смотрел на меня. Забавно смотрел, точно я прямиком свалилась ему на голову из
его ночных фантазий. Олег замолчал, недовольно хмурясь, а он все смотрел и
смотрел.
— Очнись, парень! — сказала я и засмеялась, а он
покраснел и торопливо удалился.
— Нравится ощущать себя всемогущей? — усмехнулся
Рахманов.
— Иногда, — пожала я плечами.
— На меня ты никогда так не смотрела, — продолжил
он едва ли не с обидой.
— Как?
— Обволакивая взглядом или притрагиваясь.., да, как бы
притрагиваясь к лицу своими глазами. А может, ты и не видела его, может, ты не
умеешь видеть?
— Слушай, а ты стихи не пишешь? — хмыкнула я.
— Иногда, — ответил он, отвернувшись.
Парень принес ему выпивку, теперь Олег вертел бокал в руке,
разглядывая рубиновую жидкость, и молчал.
— Не стоило нам сюда приходить, — вздохнула я.
— Напротив, — заговорил он. — Парней за
стойкой видишь? Примолкли, потому что ты посмотрела в их сторону, просто
посмотрела и улыбнулась. И те двое за столом у окна — у них лица детей,
увидевших красивую игрушку. Ты не замечаешь, как они смотрят на тебя? С
сожалением и страхом.
— Да ладно, нормально смотрят.
— Я знаю, как мастерски ты можешь прикидываться. Кривляйся
сколько угодно, но я ни за что не поверю, что ты не замечаешь… А знаешь, я им
благодарен, — вдруг заявил он.
— Кому? — не поняла я.
— Всем этим.., людям, — сделав широкий жест рукой,
сказал он с заминкой. — Я впервые за многие годы почувствовал себя счастливым.
И знаешь, почему? Потому что сижу с тобой и могу взять тебя за руку, и никто не
крикнет: «Святотатство!» и не ткнет меня мордой в грязный пол, потому что
кто-то там на небесах…
— Все, хватит, — махнула я рукой. — Сколько
ты выпил сегодня?
— Достаточно для того, чтобы наплевать на свое обычное
здравомыслие. Я знаю, что бы я ни сказал сейчас, это будет выглядеть попыткой
себя оправдать. Поэтому я не стану говорить, что знать ничего не знал.., черт,
все-таки оправдываюсь. В общем, ты должна понять одно, как бы смешно это ни
звучало: моя жизнь не стоит без тебя ломаного гроша и…
— Олег, не дури, — поморщилась я. — Тебе это
даже не грозит.
— Ты поймешь, что я искренен, очень поздно, когда все
будет бессмысленно.
— Ты просто пугаешь себя, тебе это приятно. Совершенно
новое ощущение…
— Нет.
— Да.
— Нет. И ты сама знаешь.
— Я не верю тебе, — покачала я головой.
— Придется поверить.
— Просто сейчас ты не хочешь быть самим собой. Завтра
ты удивишься.
— Приятно, что ты считаешь меня законченным
мерзавцем, — усмехнулся он.
— Ты такой, какой есть.
— И ты меня не любишь, — кивнул он.
Очень хотелось ответить правду. Но я не смогла. Хотя чего
проще просто сказать «да». Но что-то меня остановило. Может, страх все еще
притаился где-то во мне и нашептывал: «С ума сошла, идиотка несчастная? Это
твой шанс, у тебя их не так много, вот и не фига раскидываться». И я возразила:
— Я люблю тебя.
— Ты не притворялась, не пыталась меня
использовать? — перебил он.
— Пыталась, конечно, — усмехнулась я. — Я
ведь хочу выжить.
— Мое предложение остается в силе. Переезжай ко мне.
Прошу. Я тебе клянусь: мне безразлично, кто и что скажет по этому поводу, а
если кто-нибудь еще раз посмеет…
— Не строй из себя сумасшедшего, — поторопилась
вмешаться я, пока он тут лишнего не наболтал. — Разумеется, я согласна.
— У меня есть условия.
— Как же без них, — хмыкнула я.
— Не думаю, что они слишком обременительны. Никаких
старых знакомых, ничего, что может напомнить о прошлом.
— Машка?
— Машку я как-нибудь переживу, раз в нее влюбился мой
лучший друг. Никаких забегаловок вроде этой, никакой идиотской работы… Я
запрещаю тебе даже появляться в том районе!
— Шлюхи объявят траур, — вновь хмыкнула я. —
Вот горе-то! Но один раз наведаться придется, сообщить, что меня ждет лучшее
будущее.
— Ерничаешь?
— Конечно. Иначе я зареву. Тебе этого хочется?
— Я бы не возражал.
* * *
Далее события разворачивались с ошеломляющей быстротой и
совсем не так, как я могла бы предположить. Впрочем, и для остальных все это,
скорее всего, явилось полной неожиданностью. Тогда, после «Каприза», мы поехали
ко мне, потому что до моей квартиры было рукой подать, а до его довольно
далеко, а страсть, разумеется, переполняла, и мы рухнули в объятия друг друга,
как всегда, не добравшись до моего дивана. К утру я решила, что Олег,
успокоившись, геройствовать раздумает и я смогу остаться в своем жилище. Наше
совместное существование под одной крышей виделось мне с трудом. Он хотел
продемонстрировать свою независимость перед Долгих и компанией (против этого я
не возражала), хотел немного побезумствовать (это я тоже переживу), но его
слова о любви ко мне отклика не нашли по той простой причине, что любить
кого-то, кроме себя, Рахманов не мог, просто не умел. Может, он о такой своей
особенности не догадывался, но я-то знала о ней доподлинно, оттого внезапно
свалившееся счастье представлялось мне весьма сомнительным. Очень быстро поняв,
что свалял дурака, он обвинит меня во всех смертных грехах, и большая любовь
выйдет мне боком. Была, конечно, еще причина: я его не любила, не уважала, даже
не жалела, мало того, презирала и ненавидела. Притворяться долгое время весьма
затруднительно, так что я бы предпочла свою берлогу и визиты Рахманова не чаще
одного раза в неделю.
Все вроде бы к тому и шло, но, уходя, Рахманов заявил, что к
вечеру пришлет машину. К тому моменту мне надо собрать вещи и предупредить
хозяйку квартиры, то есть покончить с прежней жизнью.
