— На новое место жительства.
— Я вещи не собрала.
— Они тебе не нужны. Поехали.
Уже в машине он сказал:
— Сегодня я разговаривал с Антоном. В голове была такая
сумятица.., хотелось услышать его совет.
— И что он тебе посоветовал? — усмехнулась я,
отворачиваясь к окну, чтобы он не увидел моей усмешки.
— Сказал: если любишь и она ждет ребенка, чего же проще
— женись на ней.
— Антона только слушай, у него полно идей.
— А я думаю, он прав. По крайней мере, все для меня
стало простым и ясным. Конечно, я не могу на тебе жениться, по крайней мере
сейчас, нужно время, чтобы все.., утряслось. Но у ребенка будет мое имя, и мы
будем вместе. Я тебе клянусь. — И он сжал мою руку.
А я, ответив на пожатие, дала себе слово: если сейчас он
сказал правду, я буду любить его всю жизнь, я научусь. Я буду ему надежным
другом, и я за него жизнь отдам. Вот так нас разбирало. Надеюсь, мы были
искренни тогда.
В приличной мелодраме все бы и закончилось на этой странице,
но мы-то не были героями телесериала, жизнь не остановилась, она катила себе
дальше, и мы вместе с ней. Беременность протекала очень тяжело. Уже через две
недели меня положили на сохранение. Олег приезжал ко мне каждый день с ворохом
ненужных подарков, вызывая легкий восторг у персонала и завистливые взгляды
будущих мамаш.
Ему очень нравилась его роль, тем более что никаких
изменений в его жизни в общем-то не наблюдалось. Он жил как раньше, просто
теперь безмерно уважал себя. Честно говоря, меня он тогда интересовал мало. Я
думала только о ребенке. Странно было чувствовать, что во мне существует чья-то
жизнь и вскоре появится человек, которому я буду по-настоящему нужна, которого
я буду любить и который не отвергнет мою любовь.
Я мечтала о нем, и в этих мечтах Рахманов отсутствовал. В
них вообще никого не было, только я и мой ребенок. Наверное, еще тогда Рахманов
почувствовал это. Иногда в его лице появлялось недовольство, и он спрашивал:
«Ты меня любишь?», а я торопливо кивала.
* * *
Ребенок родился семимесячным. Мальчик. Рахманов назвал его в
честь своего отца — Николаем, что меня вполне устроило. Кто еще, кроме Николая
Чудотворца, мог послать мне это чудо? Я любила его еще когда он не родился, а
когда он появился на свет, просто спятила. Мне хотелось лишь одного: держать
его на руках. Поначалу я очень за него боялась, но все шло хорошо, он быстро
набирал вес, и нас выписали домой. Дни потекли однообразные и бесконечно
счастливые. Однако очень скоро Рахманов стал тяготиться новой жизнью. Еще
находясь в больнице, я чувствовала, что с подурневшим лицом и заплывшей талией
действую на него отталкивающе, он наблюдал за тем, как я иду, тяжело и
осторожно, и в нем росло раздражение, точно его заманили в ловушку. Но я готова
была простить ему это, все, что угодно, готова была простить.
Дома он появлялся ближе к ночи, когда я уже ложилась спать.
Зато очень скоро у нас поселилась няня, пожилая дама гвардейского вида, которая
всячески старалась сократить мое общение с сыном до смешного минимума. Первый
скандал возник из-за этого.
— Нам не нужна няня. Я сама прекрасно справляюсь.
— Мне никогда не нравились женщины типа Наташи
Ростовой, — парировал он. — У тебя будет время заняться собой. И мною
тоже наконец.
Я решила, что по-своему он, наверное, прав, и теперь по
утрам отправлялась в бассейн, а потом на занятия фитнесом, хотя это совершенно
не требовалось, после родов я не раздобрела, а, наоборот, выглядела прекрасно.
Не зря говорят, что счастье женщине к лицу.
Вслед за няней в доме появилась еще одна дама. Я пыталась
выяснить, где она работала раньше, но не преуспела, оттого осталась с
собственным мнением: Рахманов переманил ее с должности надзирательницы в
психушке. То, что она за мной следит, не оставляло сомнений, и, разумеется, обе
— и она, и няня — не считали, что я хозяйка в доме. Стоило появиться Рахманову,
как они отправлялись к нему с докладами. Я никогда не оставалась наедине с
ребенком, в магазины и бассейн меня сопровождал шофер, перенявший манеру
прекрасных дам надзирать за мной. Даже когда я навещала Машку и мы вместе с ней
гуляли в парке, он маячил сзади. Черт знает, в чем меня подозревал Рахманов, но
я решила терпеть, ведь когда-нибудь это ему надоест. Пару раз он не ночевал
дома, я ему не звонила, справедливо полагая, что ничего хорошего из разговора
при таких условиях не выйдет.
— Какова роль Надежды Степановны в нашем доме? —
все-таки спросила я как-то за завтраком.
— Я думал, ты заметила: она помогает по хозяйству.
— Я вполне могу убрать квартиру и приготовить еду сама.
— Предпочитаю стряпню Надежды Степановны.
— Если учесть, что ты дома только завтракаешь, да и то
не всегда, довольствоваться ее стряпней приходится мне.
Потом он пропал на двое суток, и мобильный не отвечал. Так
как это были выходные, в конторе я его тоже не обнаружила. В понедельник он
появился часов в одиннадцать утра.
— У тебя все в порядке? — спросила я.
— Тебя интересуют мои дела? — усмехнулся он.
— Конечно.
— Но спрашивать, где я был, ты не собираешься?
— Я догадываюсь.
— И что?
— Ничего, я полагаю.
— Далее последует сентенция, что ты мне не жена?
— Не последует, — ответила я и хотела уйти, но он
остановил меня.
— Тебе ведь это безразлично. Ты хотела ребенка, и ты
его получила. Ты всегда добиваешься, чего хочешь.
— По-моему, ты уже сообразил, что свалял дурака, но
признаться в этом не желаешь, вот и ищешь виноватых.
— Я свалял дурака, поверив, что такая, как ты, в самом
деле может что-то чувствовать. В тебе нет чувств, одни инстинкты. Пришло время
рожать, и ты родила, а я теперь лишний, раз свою функцию выполнил.
— Чего ты хочешь от меня? — спросила я со вздохом.
— Того, что ты не можешь мне дать: любви. Ты меня
никогда не любила, было одно притворство и желание использовать. Что ж, тебе
это удалось.
— Может, пришла пора указать нам на дверь?
— Так вот чего ты добиваешься? Не дождешься, дорогая.
