— Юля, уверяю вас, то, что он сказал…
— Он вполне может сделать, — перебив, я закончила
фразу за Антона. — Я знаю вашего друга лучше, чем вы. Хорошо, я вызову
такси.
— Нет, я отвезу. Но куда вы поедете?
— Не имеет значения.
— Юля, подумайте, куда вы с ребенком, зимой… Это
безумие! Слушайте, поживите у меня, Олег успокоится и…
— Вы что, не поняли? Он отберет у меня сына. И я ничего
не смогу сделать. В этом городе вашему дружку провернуть такое легче легкого.
Я быстро собрала вещи.
— О господи… — всплеснул руками Антон. — Тогда я
полечу с вами.
— С ума сошли?
— Машка мне никогда не простит, если я оставлю вас
одну. Помогу вам устроиться и вернусь. По крайней мере, буду знать…
— У меня есть родственники, далеко. Машке о них
известно. Я позвоню оттуда. Берите вещи, надо спешить.
Но спешить оказалось без надобности. Выйдя из подъезда, я
увидела два джипа возле машины Антона. При нашем появлении дверь одного из них
распахнулась, и появился дружок Ника. Он привалился к капоту и не спеша
закурил. Я замерла на месте, Антон, замешкавшись с вещами, едва не налетел на
меня.
— Вы правы, — вздохнула я. — Надо успокоиться
и обо всем договориться.
— Что? — растерялся он.
— Мы возвращаемся. — И я вошла в подъезд.
«Уйти можно было бы по крыше, — лихорадочно подумала
я, — но не с крохотным ребенком. Может, действительно попросить Тони
остаться? Но разве его присутствие их остановит? Намнут парню бока, только и
всего. Еще и ментам сдадут, как дебошира, а лучший друг поедет завтра
освобождать его из каталажки».
— Спасибо вам, — сказала я, когда он внес вещи в
квартиру. — И извините. С Олегом не ссорьтесь, иначе Машку вызволить будет
очень трудно.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился он.
— Ваш друг умеет мстить, вот что.
— Юля, эти машины во дворе, что это значит?
— То, что уехать я не смогу. Будем решать дело миром.
Надеюсь, он успокоится, и мы договоримся.
— Я думаю, мне лучше остаться. Я могу устроиться на
кухне…
— Нет-нет. Все в порядке. Уходите. Завтра утром я
позвоню ему на работу.
Он наконец-то ушел. Я села рядом с креслом, на сиденье
которого спал сын, и стала ждать. Сидя на полу, сложив руки на коленях, я
мысленно повторяла одно и то же: «Господи, оставь мне сына.., пожалуйста,
господи…» А перед глазами была Дашка, и меня не покидало чувство обреченности,
словно рядом, слева за плечом, стоит смерть, или Ник, или Рахманов. Я даже как
будто чувствовала тяжелое дыхание и взгляд равнодушных глаз. И когда мне стало
невыносимо ожидание, хлопнула входная дверь, и появился Ник в компании двух
своих дружков.
— Салют, дорогая. Перехожу на шепот, чтобы не
потревожить сон наследника престола.
Он приблизился и устроился на корточках напротив меня.
— Солнышко, договоримся сразу: давай без истерик и
глупостей, без этих сцен времен Освенцима: «Мама.., сынок.., помни имя свое…» и
прочего в том же духе.
— До чего ж ты любишь поболтать, Ники-бой, —
усмехнулась я.
— Грешен, люблю. Дрянь ты моя ненаглядная, огорчаешь ты
меня. Ох как огорчаешь! Ты родилась с золотой ложечкой во рту и постоянно ее
выплевываешь. Когда-нибудь ты это сделаешь в последний раз.
— И тогда появишься ты и свернешь мне шею.
— Да. И ведь никто мне не помогает так, как ты сама.
Папа тебе что говорил? Забыла? Забыла. А он говорил: держи этого придурка за
яйца, и мы горы свернем. А ты? Решила соскочить? Ишь, заделалась Девой
непорочной с ребенком на руках, та тоже родила неизвестно от кого… Но и эту
карту разыграть ума не хватило. Куда ты без меня, солнышко? Ладно, хватит.
Ребенка я забираю. Не волнуйся, его велено доставить папаше, там няньки, не пропадет.
Да и сладкоречивый наш его любит, на всех углах о нем рассказывает. Так что для
пацана это хороший вариант. — Он похлопал меня по плечу и навис над
креслом. — Черт, никакой сноровки управляться с маленькими ублюдками. Как
его на руки-то взять?
— Можно, я отвезу его сама? — тихо спросила я.
— Без дураков? — нахмурился Ник. — Ты бы
оказала мне услугу. Хочешь совет? Кидайся сладкоречивому в ноги прямо от
порога, может, простит. Хотя вряд ли. Ты ведь, мерзавка, совершила страшное
святотатство — посмела его не любить. Его, величайшее творенье божье!
— Тебе-то откуда знать?
— О божьем творенье?
— О нелюбви.
— От верблюда. Бери ребенка, и пошли.
Удрать по дороге было невозможно, да я и не надеялась. Ник
поднялся на второй этаж вместе со мной, консьерж успел предупредить о нашем
приходе, дверь в квартиру была открыта, на пороге стояла Надежда Степановна.
Она взяла ребенка и захлопнула дверь перед моим носом.
— Облом, — развел руками Ник. — Извини,
дорогая, буянить не будем. Ну, что, радость моя, — сказал он уже возле
машины. — Пойдем, напьемся и морду кому-нибудь набьем.
— Прекрати.
— Не хочешь? Зря. Глядишь, и полегчало бы. Постарайся
увидеть в происшедшем хорошую сторону: скажи на милость, ну зачем тебе ребенок?
Какая ты, на хрен, мать? Ты глазами-то не сверкай, а папу послушай. Останься
пацан с тобой, и у твоих врагов появилась бы лишняя возможность держать тебя на
поводке, а сейчас ты свободна. И поводочек в твоих руках. Рахманов не забудет,
что ты мать его сына, скандал-то ему ни к чему. Если перестанешь дурака валять,
быстро сообразишь, как этим воспользоваться.
— Иди ты к черту, Ники-бой.
— Ты вот что, девочка… Папе хамить-то завязывай, ты
ведь теперь не официальная любовница нашего небожителя, а обычная шлюха, так
что в зубы получишь на счет раз. Уразумела?
