* * *
От ее красоты ничего не осталось. В первое мгновение я даже
не узнала Машку, когда она вошла в кафе, затравленно оглядываясь, вздернув одно
плечо, точно ожидая нападения и надеясь его избегнуть. Я сидела за столиком уже
больше часа, не утерпев и явившись сюда раньше назначенного времени. В большом
зале чистенького придорожного кафе я была одна, ждала, пялясь в окно, но машину
все-таки проглядела, она подъехала с другой стороны. Звякнул колокольчик, и
вошла Машка — в нелепом синем платье с белым воротничком, с коротко
остриженными волосами, которые торчали в разные стороны, точно у грустного
клоуна. Морщины не бороздили ее лицо, хотя у висков теперь была седина, как
немое свидетельство страданий, делая ее человеком без возраста. Глаза потухли,
в них застыла обреченность, на похудевшем лице они казались глубокими
впадинами, как будто глаз не было вовсе. Кожа бледная, бескровные губы, словно
жизнь покинула ее. Такое лицо бывает у смертельно больных.
Сердце мое сжалось, и на мгновение я решила, что рухну в
обморок, такой непереносимой мне показалась первая минута нашей встречи, но
Машка уже увидела меня, и на блеклых губах появилось подобие улыбки. Она шла ко
мне, и я поднялась ей навстречу.
— Салют, — сказала она. Нас отделяло друг от друга
несколько шагов, и она торопливо отодвинула стул, села, пряча от меня взгляд, и
мне ничего не осталось, как сесть напротив. — Что, скверно выгляжу? —
усмехнулась она, по-прежнему не поднимая взгляда. — Это ерунда. Чувствую
себя Штирлицем, — добавила она, оглядываясь. — Как называлось то
кафе? «Элефант»? Капуччино здесь подают?
— Нет. Только эспрессо.
— Черный кофе вредит моему здоровью, так сказал мой
эскулап, — хихикнула Машка. — Ладно, закажи чаю. И пирожных, штук
пять. Надо пользоваться моментом.
Нам принесли чай с пирожными, Машка помешивала ложкой чай,
все еще пряча взгляд, а я мучилась невозможностью найти нужные слова. Молчание
нависло, давя на плечи, а я все никак не могла собраться с силами.
— Как ты? — неуверенно начала я.
— Нормально, — кивнула Машка. — Не смотри,
что выгляжу на два с минусом, правда, нормально. Врач сказал, что я избавилась
от порока и впереди у меня новая жизнь. Счастливая, разумеется. Если я буду
внимать голосу разума. Так что можешь меня поздравить. Идиот, —
презрительно фыркнула Машка и впервые посмотрела мне в глаза. — Рогозин
жив? — спросила резко.
Рогозин — еще один мечтатель из нашей команды, хотя, работая
в прокуратуре, мог бы распроститься с иллюзиями. Идея покончить с Долгих и
компанией принадлежала ему, Машка поверила его разглагольствованиям, и мы
затеяли игру, в которой было столько же смысла, сколько и шансов на удачу.
— Жив, — кивнула я.
— Хорошо, — подумав, ответила Машка. —
Значит, разделаться с ним они не рискнули. Хорошие пирожные… Меня постоянно
почему-то тянет на сладкое.
— Машка…
— Молчи, — перебила она. — Все в порядке. То
есть все так, как и должно было быть. Это я во всем виновата. Не вздумай винить
себя. Ты с самого начала знала, что наша затея гроша ломаного не стоит. А я
возомнила себя Жанной д'Арк. А сама струсила, как только задела того типа с
«пушкой» и поняла расклад. Не вышло из меня героини. Кишка оказалась тонка.
Только себя подставила. Ты теперь небось за мою жизнь Нику по гроб обязана. Не
отвечай, я и без того знаю. Обязана.
— Машка…
— Ты вот что, — вновь перебила она. —
Сматывайся. Все равно куда, лишь бы подальше от них. И не думай обо мне. Ты мне
не поможешь. Бесполезно. А мне легче будет.
— Зачем ты так говоришь? — нахмурилась я.
— Значит, никуда не уедешь? Зря. Со мной кончено,
понимаешь? Первое, что сделаю, если вырвусь из психушки, опять подсяду на иглу.
Повезет, так сдохну в расцвете лет, как многие из наших сестер и братьев. И
твоя любовь меня не остановит. Ничто не остановит. Поняла? Купи еще пирожных, с
собой возьму.
Я позвала официанта, и тут дверь вновь распахнулась — в кафе
торопливо вошел Тони. Машка повернулась на звук колокольчика, и лицо ее
исказилось, точно от страшной боли. Она испуганно провела рукой по своему лицу,
волосам, посмотрела на меня, как будто ища защиты.
— Зачем? — спросила жалобно и вся съежилась,
сжалась, точно кто-то невидимый наносил ей один смертельный удар за другим.
— Маша, — позвал Тони, бросаясь к ней, а она
закрылась руками и закричала:
— Пусть он уйдет. Я не хочу.
Следующие несколько минут показались мне сущим адом. Машка
вопила, как безумная, официант, выпучив глаза, не знал, что делать, из кухни
выскочили поварихи. Двое парней, сопровождавшие Машку, пытались ее утихомирить.
Я орала на них и орала на Тони, чтобы убрался к черту, а он никого не слушал —
расшвырял парней, схватил ее в охапку и прижал к себе, повторяя бессмысленно:
— Машенька… Маша.., я люблю тебя…
И все вдруг разом отступили, оставив их вдвоем. И Машка
вцепилась в него так, что у нее побелели пальцы, и, пряча лицо на его груди,
тихонько поскуливала, а он все повторял и повторял одно и то же, все тише и
спокойнее, пока она не перестала вздрагивать и не разжала пальцы. А я, стоя в
трех шагах от них, вдруг поняла, что больше не нужна ей. Единственное, что ее
еще связывало с этим миром, единственное, что заставляло смириться с ним, это
ее любовь, которую она тщетно пыталась забыть. Мне было больно и страшно за
нее, потому что в его любовь я не верила: ни тогда, ни сейчас, и боялась, что
очередное разочарование, самое непереносимое разочарование раздавит ее. А потом
я подумала, что это, должно быть, ревность. У меня никого нет, кроме Машки, и я
вижу в Тони соперника, потому что если она и нуждается в любви, то отнюдь не в
моей, и как это ни горько для меня, но нужен ей этот парень, и только он
способен ее спасти. Я отошла к стойке и заказала еще чаю.
Парни стали торопить с отъездом, и они вчетвером направились
к двери к великой радости официанта и баб с кухни, что тянули шеи, боясь
пропустить увлекательное зрелище. Уж какие там сериалы… Машка не оглянулась и,
наверное, даже не вспомнила обо мне, а я пила чай и думала о том, что мне
придется пережить и это. «Неважно, кто вытащит Машку. Главное,
вытащить», — мудро рассуждала я. И пыталась смотреть на жизнь с
оптимизмом. Не скажу, что мне это особенно удавалось, но я старалась.
Вернувшись в город, первым делом заехала в любимый
салон-магазин и купила ей платье. Мне нравилось думать о том, что ее обрадует
подарок. Машка обожала наряды. Моя суета создавала иллюзию нашей былой
общности. В крайнем случае подарок ей передаст Тони, тогда она его точно
примет.
