Он был уверен: я здесь потому, что мне приказал Ник, другие
варианты вроде бы даже не рассматривались.
— Чашку кофе, — попросила я бармена. Павел
наверняка решил, что я тяну время. Впрочем, так оно и было. Я получила кофе,
сделала глоток, а потом ответила на вопрос:
— Ты слышал что-нибудь о типе по кличке Гадюка-Ден?
— О боже! — закатил глаза Павел и головой
покачал. — Он кто-то вроде терминатора?
— Вроде. Нет, во много раз хуже, потому что
неприятности от него вполне реальные.
— Сколько лет прошло, а ничего не изменилось, —
хихикнул он. — Дурацкие клички и кто-то снова играет в войнушку…
— Денис Миронов, тип с такой занятной кличкой, по
сведениям Ника, тобой интересовался. Будь поосторожней. Ты прав, в этом городе
ничего не изменилось.
— А чем я ему интересен?
— Все тем же. Ник считает, у тебя могут быть…
— Ничего у меня не может быть, — перебил Павел
резко. — О чем твоему Нику хорошо известно. Сотрясение мозга, отбитые
внутренности.., мелочи вроде выбитых зубов и сломанных ребер я даже не считаю…
Я был рад избавиться от этой чертовой кассеты, и мне больших трудов стоило…
— Тем более будь осторожен, — перебила я.
Он посмотрел на меня и вздохнул.
— Пожалуй, придется уносить отсюда ноги, пока еще
одному придурку не пришла охота затеять со мной разговор по душам.
— Хорошая идея, — кивнула я.
— А что, Ник действительно думает… — начал Павел,
немного помолчав, в голосе слышалось беспокойство, но глаза по-прежнему
смотрели насмешливо.
— Он думает, что ты мог оказаться гораздо умнее, чем он
предполагал.
— Вот как… Премного благодарен. Чего ж тебя послал, а
не сам явился?
Я пожала плечами.
— Считает, что мне ты скорее доверишься.
— Да? Интересная мысль. — Он, кажется, с трудом
сдерживался, чтобы не засмеяться. — Сожалею, что ничем не могу помочь
тебе, — развел он руками.
— Не сожалей, — вновь усмехнулась я, и мы опять
уставились друг на друга.
Он смотрел на меня, и в его взгляде было только
презрительное любопытство. И я поняла, что ничего он мне не скажет. Я не смогу
убедить его, и все, что мне хотелось бы сказать, было бы оправданием моего
собственного предательства, жалким, ничего не значащим для него сентиментальным
бредом. Для него я подлая девка, которую подкладывают в постели, чтобы узнать
чужие тайны. И он прав. Все слова сразу стали ненужными, и я забыла про них.
Просто смотрела на него, удивляясь, что так долго, так мучительно долго могла
жить без него.
Мы молчали уже минут десять, и молчание становилось
тягостным. Я не находила слов, а он, похоже, их и не искал. Взглянул на часы.
Я, конечно, заметила жест, не могла не заметить, и он рассчитывал на это, а я
испугалась. Мысль о том, что он сейчас уйдет, и я, скорее всего, теперь уж
точно никогда больше его не увижу, показалась чудовищной.
— У тебя есть время? — поспешно спросила я и
невольно поморщилась, уж слишком по-бабьи жалким прозвучал мой вопрос.
— Время — единственное, что у меня есть. И даже в
избытке, — улыбнулся Павел.
— Может, выпьем за встречу?
— Выпьем.
Когда бармен поставил перед нами два бокала, я спросила:
— Как ты жил эти годы? — И мне опять стало
неловко.
— Мотался по свету. От Москвы до самых до
окраин. — Он засмеялся чему-то и покачал головой. — И вот, как
видишь, вернулся.
— Тосковал по городу?
— Нет, просто жизнь везде одинаково паршивая, и для
того, чтобы жить паршиво, вовсе не обязательно тащиться на край света.
Я невольно задержала взгляд на отличных часах на его правой
руке. Одет он был в джинсы и трикотажную рубашку с короткими рукавами, но вещи
были фирменные и, безусловно, дорогие. Он всегда любил стильные шмотки, а
привычки держатся долго.
— По тебе не скажешь, что ты живешь паршиво, —
улыбнулась я, улыбкой надеясь смягчить фразу, которая могла показаться ему
насмешливой. Я по-прежнему не находила нужных слов, а молчать боялась, он ведь
мог уйти в любой момент.
— По тебе тоже, — усмехнулся он. — Хотя
именно в этом ты пытаешься меня уверить. И что ты долгие годы ждала и все такое
прочее… Или нет? Ты зачем пришла, детка? Думаешь, сможешь то, что не смог твой
Ник? И какого хрена вы опять вспомнили о той чертовой кассете через столько
лет?
— Ты вправе не верить мне, — пожала я
плечами, — но кассета нужна мне. Мне, а не Нику, хотя ему она тоже нужна.
— Вот как? — засмеялся он, покачал головой и
спросил:
— Любопытно, зачем она тебе? — Глаза его смотрели
зло и настороженно, а мне вдруг стало не по себе. «Может, он работает на Ника?»
— всплыло в мозгу, но вслед за опасным вопросом во мне возникло странное
безразличие. Меня только пугало, что он может сейчас уйти.
— Попытаться отправить Долгих в тюрьму, — ответила
я и сама засмеялась. — Должна же быть у человека мечта. У меня она есть. А
у тебя?
— Сколько угодно, но с Долгих мои мечты не связаны.
Бабы, деньги, яхта, тачка клевая — пожалуйста, а всякая там хреновая политика…
Хорошо, что кассеты у меня нет, это избавит меня от необходимости
присутствовать на твоих похоронах. Да и на моих тоже. — Лицо его стало
серьезным. — Вот что, дорогая, у меня нет ничего, что могло бы
заинтересовать тебя или твоего Ника, или.., как его там… Гадюку, кажется… И я
больше не хочу слышать о старых днях и прежних делах. И тебе не советую ворошить
их, если, конечно, то, что ты сказала, правда. — Он поднялся, спросил
деловито:
— Ты на машине?
— Да.
— Отлично. Значит, доберешься. Что ж, приятно было тебя
увидеть.
Я покорно встала и пошла рядом с ним к выходу, но так и не
смогла поверить, что сейчас он сядет в машину и исчезнет из моей жизни, как уже
сделал однажды. Я осторожно взяла его за руку, удивляясь своей робости.
— Я могла бы отвезти тебя.., или ты меня. Без разницы.
Он внимательно посмотрел, а я опустила глаза, потому что
увидела снисходительную жалость, но теперь мне уже было все равно. Волна
отчаяния, презрение к себе и яростная жажда чуда захватили меня, и я не
способна была — да и не хотела! — что-либо замечать вокруг, я только боялась,
что он исчезнет.
