— Тогда почему ты не спишь?
— Так.., бессонница. Наверное, не могу поверить в свое
счастье.
Я не поняла, говорит ли он серьезно или с иронией.
— А я могу, — сказала я, прижимаясь к нему. —
Ты ведь любил меня, правда? Тогда, давно… — спросила я, хотя знала, что
спрашивать не стоит.
— Конечно.
— И эта открытка.., ты хотел как лучше, верно?
— Ты умница, все прекрасно понимаешь.
Теперь я была уверена: он говорит с усмешкой, и испугалась,
а потом разозлилась на себя, что завела этот разговор.
— Прости меня, — торопливо сказала я.
Он наклонился ко мне, и я хорошо видела усмешку на его
губах.
— Ты.., странный человек, Юлька, — со вздохом
сказал он.
— Потому что люблю тебя? Что поделать. Я не хочу, чтобы
ты чувствовал себя виноватым. Ты действительно ни в чем не виноват. И ты вправе
подозревать меня. Откуда бы тебе знать, почему я связалась с Ником? Ты мог
подумать…
— И почему ты с ним связалась? — спросил он.
Спросил очень мягко, точно боялся меня обидеть. Я покачала
плечами и стала рассказывать.
— Испугалась. За себя, за Машку. Мы были свидетелями
убийства, этого достаточно, чтобы разделаться с нами. Но он, как видно,
рассчитывал, что ты появишься, и оставил нас в живых. Разумеется, он был бы
идиотом, если бы позволил нам просто жить себе спокойно, ему надо было втянуть
нас в свои грязные делишки, что он и поспешил сделать. После этого мы стали не
опасны. Приди мне в голову идея податься в милицию, закончилось бы все скверно,
для меня по крайней мере. А дальше, как снежный ком, одно дело, потом второе..,
и вскоре оказалось, что мы накрепко связаны. Когда я познакомилась с
Рахмановым, решила, что это шанс. Для меня и Машки. Но ничего хорошего не
вышло, и Ник здорово злился, ведь я нарушила его наполеоновские планы.
— И что теперь?
Вопрос прозвучал неожиданно, хотя именно над ним я ломала
голову последнее время. Я пожала плечами.
— Я очень боюсь за тебя. Очень. Они не успокоятся, не
отстанут от тебя. Поэтому и хочу, чтобы ты уехал. Далеко. Так далеко, чтоб эти
сволочи тебя не достали.
— Ты поедешь со мной? — помедлив, спросил Павел.
— Конечно. Если позовешь.
— А сын? — Я невольно вздрогнула и попыталась
освободиться из его рук. — Ответь, — требовательно сказал он, а я
зажмурилась.
— Ты делаешь мне больно, — сказала жалко.
— Это не ответ.
— Я поеду с тобой, — прошептала я. — Я тебя
люблю. Всю свою жизнь я любила тебя. С этим ничего не поделаешь.
— Невероятно, — усмехнулся он. Грустно усмехнулся.
— Ты мне не веришь? Почему?
Мне хотелось сказать: «Разве я не доказала свою любовь?», но
я не могла так сказать — любовь не требует доказательств, человек либо любит,
либо нет. А тот, кого он любит, либо верит в это, либо не нуждается в этой
самой любви.
— Я видел кассету, — очень тихо сказал он, и голос
звучал странно, как у смертельно больного.
Я не поняла, о чем он, что неудивительно.
— Ты имеешь в виду кассету, из-за которой вся эта
возня? Долгих действительно убил свою жену?
— Конечно, убил, — вздохнул он. — Но я вовсе
не ту кассету имел в виду.
— Тогда какую? — Я подняла голову, и теперь мы
смотрели в глаза друг другу, долго смотрели, пока Павел не заговорил:
— Полозов нашел меня довольно быстро, и встреча с ним
была для меня…
Он как будто жалел, что затеял этот разговор, с трудом
произносил слова, но что-то заставляло его говорить. И в его взгляде вдруг
появилась такая боль, страшная, злая, с которой невозможно справиться, которая
терзает и рвет на части, что я испугалась.
— Мне здорово досталось, но я держался. Наверное, из
упрямства. Очень не хотелось уступать этой сволочи. Очень не хотелось… — Он
перевел дух, вздохнул так, точно вынырнул с большой глубины и готовился нырнуть
вновь. — И тогда он показал мне кассету. Ты, Машка и эти уроды…
Вот тогда я поняла, и сердце ухнуло вниз, в висках
застучало, и я отчаянно замотала головой:
— Нет, ради бога, нет!
И еще я вдруг поняла, почему Машка так не хотела, чтобы Тони
знал, что с нами сделали тогда, только теперь поняла. И попыталась вырваться,
бежать, потому что сейчас быть рядом было непереносимо, но он схватил меня и
прижал к себе так, что у меня перехватило дыхание.
— Тихо, тихо, — зашептал он и еще:
— Пожалуйста, прости меня, прости…
"Ник снимал все это на камеру, — лихорадочно
билось в мозгу, и, несмотря на весь ужас, вдруг явилась другая мысль:
— А что, разумно. Этой кассетой он надеялся удержать
меня рядом с собой, если бы вдруг его грандиозные планы осуществились.
Удачливая дамочка с таким прошлым. Что я только ни сделаю, я или мой
предполагаемый покровитель, чтобы быть уверенным, что этого никто никогда не
увидит".
— И ты отдал ему то, что он хотел? — спросила я,
странно успокоившись.
— Да, отдал. Очень жалея, что не сделал этого раньше.
Я покачала головой.
— Это ничего бы не изменило. Ничего. Не вини себя.
— Не винить? — Он то ли всхлипнул, то ли засмеялся
и повторил:
— Не винить? Что я принес в твою жизнь? До встречи со
мной ты была улыбчивой девчонкой, которая играла на рояле на каких-то там
конкурсах, училась на «отлично» и готовилась поступать в университет. И вдруг
большая любовь, а вместо рая на земле тюряга, потом эта мразь и… Если б Полозов
неделю резал меня на куски, то и этого бы было мало. Мало, понимаешь? Мужчина
никогда не простит себе, что не смог спасти свою женщину, а если он сам
виноват… И женщина никогда не прощает такого, это невозможно простить. И я был
уверен, что ты.., что ты с удовольствием будешь наблюдать, как с меня спустят
шкуру, ты имеешь на это право. Если честно, я сюда за этим и приехал. И когда
мы встретились, я ни секунды не верил ни одному твоему слову, только злился,
что ты считаешь меня идиотом. А потом пошло все не так, и я уже ничего не
понимал.
— А сейчас? — спросила я с тоской. — Сейчас
ты понимаешь?
— Ты.., ты сумасшедшая, Юлька, — повторил он,
опуская руки, а я усмехнулась.
