Большинство детей придумывают о себе небылицы, вот и Варя придумала: будто бы она — подменыш из таинственного леса, где единороги, драконы и феи с кукольными личиками, стрекозиными крылышками, жучиными усиками, и острыми зубками, будто бы ее — подбросили, насильно поместив в человеческую форму, в эту обычную семью, в эти слишком простые декорации. И придет день, когда она вернется туда, где ей по роду и статусу жить положено. Долго мечтала об этом, иногда тот волшебный лес даже снился ей — с шалью бурой ряски на болотах, с пушистыми соснами, подземными ходами, куда смертным путь закрыт, папоротниками, над которыми по ночам пляшут блуждающие огоньки.
А потом она совсем выросла, начала выщипывать брови, красить губы и целоваться с мальчишками, и вместо призрачного леса с феями в ее мечтах все чаще начал всплывать трехэтажный мраморный особняк с охраной и прислугой. Варя смотрела в зеркало и понимала, что ей выпал редкий козырь — красота, надо только не растратить его попусту, разыграть правильно. Выйти замуж за того, кто бросит к ее ногам мир, и родить трех сыновей, для закрепления позиций.
Нина взяла трубку тотчас же, как будто сидела у аппарата в ожидании звонка.
— Наконец-то! — вместо приветствия воскликнула она. — Я с восьми утра на ногах, места себе не нахожу!
— Да что случилось-то, можешь спокойно объяснить?
Но вместо объяснений девушка запричитала:
— Говорила же я, не кончится это добром, не надо было лезть на ту могилу. Я чувствовала!
— Так, Нина! — прикрикнула на нее красавица. — Немедленно говори, что случилось, хватит сопли жевать!
— Мне в восемь мать Володи Петренко позвонила… Того, который цветок для тебя рвал. Из больницы… Спрашивала, что мы принимали ночью. Угрожала. Сказала, с нами следователь будет еще говорить… Я ей все как есть ответила — что пиво только пили. А она так орала на меня, как будто я одна во всем виноватая… Ну ее можно понять, единственный сын был.
— Что значит, был? — У Вари похолодело в животе.
— Я потом в больницу звонила. Его рано утром привезли. Может быть, если бы не ураган, его и спасли бы. А так — «скорая» очень долго добиралась. Оказывается, ему ночью плохо стало, температура под сорок поднялась. Помнишь, он руку о цветок твой раскровил, срывал его когда? Рука распухла, воспалилась. Никто и не понял ничего в больнице, а он уже… все. — Нина всхлипнула. — Мать его кричала, что это мы Володю отравили… Варь, выбросила бы ты свою лилию.
— Да что за глупости, обычный же цветок… — беспомощно пробормотала Варя.
Пятнадцать прожитых лет еще не столкнули ее со смертью, и ей было странно думать о том, что Володи Петренко, с которым она с детства в одном дворе росла, который смотрел на нее радостными щенячьими глазами, решал ее задачки по геометрии и физике, считал счастьем выполнить любое ее поручение, ходил в «качалку», лишь бы она однажды залюбовалась красотой его линий, — того Володи, чье пажеское внимание давно стало для нее привычным как воздух, больше не существует.
Нина говорила что-то еще, но красавица растерянно положила трубку. Вернувшись в комнату, она посмотрела на распустившуюся лилию, и вдруг ей показалось, что и цветок внимательно за ней наблюдает и что в сердцевине полураскрытых лепестков что-то есть, как будто бы усики жучиные шевелятся.
Весь день она просидела дома тише воды ниже травы, телефон отключила и даже написала какие-то конспекты по мировой истории, а ночью ей снова приснилась та девушка с длинной черной косой, Лидия.
Снова они были на пустой солнечной улице вдвоем, но на этот раз шея Лиды не была прикрыта шарфом, и темнеющая лиловая борозда притягивала взгляд. Самое интересное — Варя ведь понимала, что спит, что это все не по-настоящему, но не могла ни проснуться, ни хотя бы чувствовать себя в безопасности. А Лиду словно забавляло ее волнение.
— Все такие занятые, — сказала она, — спешат, идут мимо меня, в упор меня не видят. Одна ты со мною дружить согласилась. Но теперь почему-то тоже нос от меня воротишь.
— Отстань, уйди, — пробурчала Варя. — Я тороплюсь, не до тебя сейчас.
— Ой ли! — рассмеялась Лидия, оправив мятое платье и покружившись на месте. — А можно тогда задать вопрос? Куда ты так торопишься-то?
Варя остановилась и в растерянности огляделась по сторонам — да, это была ее улица, необычно пустынная, но все же с детства знакомая до каждой трещинки на асфальте. Однако девушка отчего-то была уверена, что идет она не домой и не слоняется бесцельно, что у ее прогулки есть и направление, и смысл, только вот подробности вспомнить не могла. Так и стояла посреди дороги, нахмурившись, а чернокосая бледная Лидия пританцовывала вокруг.
— Хочешь, скажу тебе, куда пойти, хочешь, хочешь?
— Ну, скажи, — угрюмо согласилась Варя.
— Видишь, вон там, во дворе, сторожка? Тебе в нее-то и надо! Смотри не опоздай, тебя там ждут!
— Глупости… Это просто заброшенная сторожка… Мама говорила, с нее ураганом крышу почти сорвало.
— Говорю же — ждут! — повторила Лидия.
Варя проснулась на рассвете, пропитавшиеся ее потом простыни были влажными. Хотелось провести весь день, зарывшись лицом в подушку, между явью и сном, но не явиться на похороны того, чьим последним земным впечатлением был сорванный для нее цветок, было бы подло.
Она заставила себя почистить зубы, кое-как захватить волосы, натянуть платье и вместе с другими пойти на кладбище, где родственники покойного неприязненно перешептывались за ее спиной. У лежавшего в гробу Володи было какое-то чужое лицо — гример перестарался и сделал губы чересчур яркими, как будто бы мертвец крови напился.
Все по очереди подходили и целовали мертвого в лоб, и Варе пришлось тоже подойти, преодолевая страх и отвращение. От тела пахло воском и формалином, и когда девушка наклонилась, ей показалось, что Володины ресницы дрожат. Перед глазами потемнело, и следующим, что она увидела, был дощатый потолок кладбищенской часовни. Варя находилась без сознания несколько минут, но за это время гроб уже вынесли и родственники мертвого ушли, на прощание обозвав ее дешевой позеркой (это потом передала ей Нина, оставшаяся с ней).
— Я просто не позавтракала. Кусок в горло не лез… Нин, давай не пойдем уже к могиле. Тошно так.
— Ну давай, — бесцветным голосом согласилась Нина. — Если хочешь, пойдем ко мне. У нас суп и пироги с капустой.
— Даже думать о еде не могу, — поморщилась Варя. — Я хочу прогуляться туда. На то кладбище, где мы… Ну… Короче, ты идешь со мной?
— А зачем? — нахмурилась Нина. — Или мало тебе?
Варя с трудом поднялась с пола, ее покачивало. Нина поддержала ее за локоть. Они никогда не были по-настоящему близкими подругами. К Варе все тянулись, как к солнцу, — с самого ее детства, с тех пор, как она, будучи трех дней от роду, обратила первую улыбку к лицам умильно склонившейся над ее колыбелью родни. Педиатр тогда возразила, что такие малыши еще не умеют улыбаться, просто у них расслабляется лицо, когда отходят газы, однако Варина родня подняла докторшу на смех.
