Какое-то время шли молча. В компании не было никого моложе двадцати трех лет — вроде бы, взрослые люди, один даже женат и по макушку погружен в быт. А когда болото быта затягивает, не до страшных сказок. И вроде бы, сюжеты наивные — ну кто в двадцать первом веке поверит в лешего и призрак сожженной старухи.
Но все-таки настроение было испорчено. И сам лес как будто бы стал немного другим — еще недавно и золото солнечного света с неба лилось, и птицы перекликались так весело, как бывает только в зените лета, когда воздух наполнен предвкушением. А сейчас на лес опустилась тишина, и это было непривычно. Больше не было ни стрекота жучиных крылышек, ни шелеста листьев — казалось, все вокруг замерло, как хищник на несколько мгновений замирает перед атакой. К тому же, никто не был уверен в направлении. Вроде бы, шли на юг, каждые сто метров сверялись с компасом, только вот на глаза попадались одни и те же полянки, одни и те же поваленные сосны.
И вдруг кто-то воскликнул:
— Ну наконец-то! Смотрите, там, впереди, чей-то дом! Сейчас кто-нибудь нам подскажет дорогу. Наверняка это уже окраина леса, кто же строит себе жилище в чаще.
И правда, сквозь ветки просвечивали какие-то темные доски. Образ финишной ленты прибавляет сил — и те, у кого были стерты ноги, и те, в чьей голове роились мрачные и не вполне укладывающиеся в реальность мысли, — пошли веселее.
Однако стоило им подойти чуть ближе, весь энтузиазм сошел на нет — да, это был домик, человеческое жилище, но до такой степени разрушенное, что становилось ясно — здесь никто не жил по меньшей мере лет пятьдесят. Отсыревшие прогнившие бревна, покосившаяся крыша, оторванные ставни, почти полностью разложившееся крыльцо.
Зачем-то они все-таки поднялись в дом, при этом едва не поломав ноги, — ступеньки истлевшего крыльца рассыпались под их весом. Дверь с трудом, но поддалась — тяжело, с неприятным глухим скрипом.
Внутри пахло болотом и плесенью. Несмотря на отсутствие стекол, здесь было темно, молодым людям пришлось подсвечивать путь экранами мобильных телефонов. Никто из них не смог бы объяснить — зачем они вообще пробрались в недра этой развалины, ведь это могло быть небезопасно. Шли и шли. Возможно, это была жажда хотя бы иллюзии крова. Возможно, они надеялись успокоиться, увидев хотя бы покрытый пылью и плесенью отпечаток чьего-то былого очага.
В домике все было вверх дном — то ли многие годы назад отсюда уезжали второпях, то ли его разграбили уже после отъезда хозяев. Покосившаяся самодельная мебель — стол из еловых досок, две скамьи, сундук, полки, уставленные потрескавшейся глиняной посудой. Везде паутина, по стенам разрослись древесные грибы. На покрытом толстым слоем желто-зеленой пыльцы столе — единственный граненый стакан. Который тут же притянул к себе взгляды вошедших, потому что был относительно чист. И наполнен чем-то белым.
Подошли ближе, кто-то взял стакан в руки, поднес к носу и потрясенно прошептал:
— Это же молоко… И оно не скисшее. Его налили совсем недавно.
Все молчали, потрясенные. Этот сгнивший домик — вот-вот сложится, как карточный, этот нависший потолок и выбитые окна, еле открывшаяся дверь, пыль, паутина — здесь явно никто не был уже долгие годы. И деревень поблизости — нет. И людей.
А молоко — живое, свежее, еще не остывшее даже — вот оно, в пусть и плоховато, но промытом стакане. Как будто бы кто-то ждал их в гости, как будто бы кто-то их нарочно сюда привел.
Они молчали и почему-то старались друг на друга не смотреть, как будто бы каждый из них находился в особенном и печальном виде транса — Трансе Понимания. Как будто бы каждый точно знал, что ему остались считаные мгновения в этой жизни и в этом теле, и хотел провести эти драгоценные минуты наедине с собой.
Откуда возвращаются
(Продолжение)
Это невыдуманная история. Рассказал мне ее один человек, в молодости увлекавшийся охотой.
— Я вообще материалист, но однажды случилось со мною такое, чему я до сих пор найти объяснения не могу. Дело было зимой. Я находился в командировке в одном сибирском городке, и вот местные коллеги пригласили меня поехать с ними на охоту. Я с радостью согласился. Нас было четверо, и я в компании — самый младший. В первый день далеко в лес не ходили, и сопровождал нас лесник. А на второй — освоились немного, и вот один из моих товарищей сказал, что отведет нас в потрясающе красивое место, — только вот идти туда так далеко, что придется остаться в лесу на ночь. Но это не страшно, потому что там есть и сруб, зимовье. Лесник, услышав, куда именно мы собираемся, вдруг повел себя странно. Это был молчаливый увалень с глубокими морщинами и клочкастой неряшливой бородой. Он никогда не улыбался, и невозможно было понять, сколько же ему лет. И вот он, такой серьезный и взрослый, вдруг заявил, что ходить туда нельзя, тем более — зимой, тем более — с ночевкой. Что это место принадлежит духам леса, которые в это время года особенно лютуют. Вернуться оттуда живыми — невозможно. Мы, конечно, посмеялись над ним. Посудачили между собою, что он, наверное, спятил, как часто бывает с бирюками, которые месяцами не видят человеческих лиц. «Не хочешь идти с нами — и не надо, без тебя прекрасно справимся!» — сказали мы ему. Леснику оставалось только пожать плечами, и остаток вечера он был еще более мрачным, чем обычно. Накануне мы собрались на ужин в ресторане нашей гостиницы, большой компанией коллег. Конечно, мы рассказали всем о странном поведении лесника. И что нас удивило — один из начальников вдруг сказал: «А ведь он прав!» И понес какую-то ересь — что якобы о лесных духах, которые летом еще могут выпустить живым, знает здесь каждый ребенок, объяснить это с научной точки зрения невозможно никак — но что есть, то есть. Мы решили, что начальник решил нас разыграть. Конечно, никто не волновался. Какие-то духи, странные смерти в лесах… Мы были в свое время комсомольцами, отличниками, наше детство было исполнено мечтами о покорении космоса и морских глубин, а не дремучими страшилками. Поэтому на следующее утро мы собрались и отправились на место. Сперва ехали на снегоходах, потом оставили их в условленном месте, надели снегоступы и углубились в лес. С погодой повезло — было не очень холодно, минус двадцать всего. Подарок для тех мест, где и до сорока в иные дни доходит. Идти было тяжело, но никто не жаловался. Чистейший прозрачный воздух, солнце, первозданный спящий лес в его скупой черно-белой красоте, снег скрипит. Чистый — в городе такого не увидишь. Вот наконец и до зимовья дошли — часа четыре на это потребовалось. Увидели домик — обрадовались. Хороший, теплый, печь имеется. Обычно в зимовьях есть и минимальный запас продуктов, и спички, и вообще все, что нужно для выживания. Можно пользоваться, чем хочешь, только не забыть оставить запасы и для следующих путников. С охотой в тот день нам не везло. И вот наконец стемнело. Все были такими уставшими, что хотелось одного — спать. Устроились на лавках, укутались в спальные мешки. Вроде бы, уснули все. И вдруг сквозь сон слышу — грохот страшный. Как если бы гроза началась. Лежу в темноте, глазами хлопаю — но ничего, тишина. Уже подумал, что приснилось мне. И вдруг товарищ мой, который на соседней лавке спал, шепчет: «Ты это слышал?.. Что это было?» Выяснилось, что странный звук всех нас разбудил. На улицу мы решили не выглядывать. Только успокоились и снова засыпать начали, слышим — шаги. Хруст снега, прямо возле одного из окон. Тут уж мы вскочили. Я подошел к окошку. Оно было узкое совсем — чтобы медведь не пролез. Прижался я лицом к стеклу. Вглядываюсь в темноту. Хорошо, что месяц светил и снег отражал лунный свет. Возле окна никого не было. Но не могли же эти шаги всем четверым нам померещиться?.. Небольшое затишье, и потом мы снова шаги услышали. Как будто бы некто неторопливо обошел наш дом кругом и ко второму окошку подошел. Мы туда перебежали — опять никого. Пустой лес, месяц, снег. А тем временем тот, кого мы так и не увидели, уже и до двери дошел. «Может, медведь», — кто-то из наших прошептал. Но медведь по-другому ходит. Тут человек был, большой, высокий, тяжело ступающий. И вдруг входная дверь затряслась так, словно ее великан пытался открыть. Ходуном ходит. А дверь, надо сказать, тяжелая была, с массивным чугунным засовом. Мы сами ее еле отворили, не без усилий, — домик-то старый был, перекосившийся. И вот мы все вскочили, переглядываемся, не знаем, что делать. Ружья схватили. Только вот всем не по себе как-то. Хоть ружья и есть, хоть все и взрослые мужики, а дверь отворять — страшно. Понятно же, что это чертовщина какая-то. Ну не мог туда пешком никто дойти. И силищи такой в человеческих руках не бывает. Никто бы из нас так дверь не растряс. Наконец самый старший и опытный из нас решился. Подкрался к двери, отворил… Мы все ружья подняли. А за дверью — никого. До утра никто из нас не спал. А едва рассвело, решили идти обратно. Настроения не было оставаться в той глуши. Но самое интересное вот что: на снегу вокруг дома не было никаких следов. Вообще ни одного. Только та тропинка, которую протоптали мы. А вокруг — чистота. Что же это такое было, никто из нас не понял. Однако когда мы уже вернулись в город, местные встретили нас удивленно и несколько настороженно. Не думали, что мы вернемся живыми. Не верили. Я больше никогда в те края не возвращался. Но почему я об этом вообще вспомнил… Тут недавно по новостям прошла информация… Компания молодых людей отправилась в лес, как раз возле того поселка, от которого и мы путь начали. Не как мы, зимой, а летом они пошли. И без ночевки — просто по грибы. У них и компас имелся, и телефоны, и кто-то из них даже, вроде бы, местным был. И все, сгинули. Три дня с отрядом МЧС лес прочесывали, в каждый уголок заглянули — ни косточки не нашли.
