— Да ерунда, — неуверенно подбодрила подругу я, — ты просто перенервничала.
— Думай обо мне, что хочешь, но я не могу. — Губы ее скривились, а в глазах была тоска. — Ну не могу и все. И тебе не советую. Может быть, еще в тетрадке покопаемся и что-то другое выберем?
— Вот уж не думала, что ты такая нервная, — подзадорила я, в надежде, что ее жажда конкуренции с собственной темной стороной, давшей слабину, окажется сильнее бессмысленных древних страхов. — Мы же столько готовились. Так нечестно. Я настроилась.
Но подруга была непреклонна.
Отсутствие компании убило половину очарования предстоящего мероприятия, но я все же решила пойти до конца. Дождалась полуночи, с педантичностью отличницы нарисовала треугольник и круг.
В качестве жертвы дьяволу я решила предложить единственную вещь, которая была куплена на заработанные мною деньги. На нашей даче выдался яблочный год, и родители мои лопатой сгребали упавшие плоды в ведра и относили в компостную яму. Я же крутилась у них под ногами и выбирала яблочки посимпатичнее, а потом сложила их в мешок, на велосипеде доехала до рынка у станции и продала кому-то, а на вырученные деньги купила там же, на станции, тонкое серебряное колечко в виде обхватывающей палец змеи. Очень оно мне нравилось.
Усевшись в круг, я настроилась, помолчала, закрыв глаза, а потом произнесла заранее заученные слова:
— Император Люцифер, князь и господин мятежных духов! Заклинаю тебя покинуть твое обиталище, где бы оно ни находилось, дабы прийти ко мне и говорить со мною. Повелеваю тебе и заклинаю тебя: явись, не издавая шума и зловония, и голосом ясным и внятным в точности ответь на все, о чем я тебя спрошу, если же не исполнишь всего, будешь предан на вечную муку. Да будет так.
Ничего не произошло — что я, собственно, и ожидала. Вот была бы рядом подруга — мы бы сварили какао, вместе стерли бы круг, обсудили бы все. И никакого разочарования не было бы.
Не зная, что делать дальше, можно ли уже выйти из круга, я еще раз повторила слова, а потом и еще.
И вдруг в окно постучали. Несколько раз. Аккуратно так, негромко, расслабленным кулаком — незнакомец, который хотел попасть внутрь, был вежлив и не хотел никого напугать. И может быть, не напугал бы — только вот квартира моя находилась на двенадцатом этаже.
Любопытство было сильнее испуга, к тому же я находилась в том возрасте щенячьей самоуверенности, когда инстинкт самосохранения не работает. Забыв о ритуале, круге, князе мятежных духов, я на цыпочках подкралась к окну. Никого. Подумав, не без труда отодвинула щеколду, потянула на себя раму, высунула голову… Никого. Только ночь за окном — тихая, темная, беззвездная.
Так и не пришел ко мне Люцифер.
Но самое интересное — колечко-змейка на следующий же день где-то незаметно соскользнуло с моего пальца, потерялось. Странно это было — оно ведь туго сидело, я даже снимала его иной раз с помощью мыла, под струей прохладной воды. И вдруг — как сквозь землю провалилось.
Будто кто-то незаметно снял его с моей руки.
Мальчик-с-пальчик
(новая старая сказка)
Эта жуткая история произошла в небольшом городишке на берегу Черного моря, в начале девяностых, и потом годами обсуждалась местными жителями, обрастая новыми подробностями.
Тихий курортный городок, с октября по май почти пустой, никаких новостей, и поэтому время плавится так медленно, что старожилам уже к сорока годам начинает казаться, что за их плечами — вечность. Да и в сезон городок не был похож на Ялту или Евпаторию, кишащие толпами, — здесь туристам можно было предложить только море и пляжи с сероватым песком, поэтому приезжали в основном мамы с маленькими детьми, да пенсионеры.
И вот в самый первый день лета, ранним утром, одна из местных жительниц зашла во двор соседки, чтобы попросить яиц. Долго звала, но та не отвечала, и, заметив, что дверь дома не заперта, визитерша с дежурным: «Есть кто живой?» ступила внутрь.
Потом она рассказывала следователю, что еще на пороге почувствовала слабость в коленях, что некое «шестое чувство» подсказало: что-то не так. «Есть кто живой?» — повторила она, проходя в гостиную, но никто ей не ответил, потому что на протяжении последних трех часов живых в доме не было. Зато были два мертвеца — спустя несколько минут женщина нашла их лежащими в собственной постели.
Она едва взглянула, и тут же сползла по стене, и потом ползком выбиралась на улицу, и ей казалось, что ее душит воротник. Это было так страшно. Кровь повсюду. Только спустя полчаса она догадалась позвонить в милицию, а до того ощущала себя попавшей в липкий кошмарный сон — сидела на траве у соседского дома, прислонившись к старой яблоне, и с места двинуться не могла.
Единственной версией следователей было предположение о случайности — о том, что некий маньяк-гастролер, ведомый не логикой, но голодом, забрел в первый попавшийся дом, открыв первую попавшуюся незапертую дверь. Крадущаяся в ветвях рысь не ищет духовного реванша — она просто чует пульсацию чужой крови и готовится к прыжку.
Супруги Черепановы жили бедно и незаметно, врагов у них не было, соседи отзывались о них с улыбкой. Они никогда не брали в долг, не жалили никого острым словом и не обладали чем-то хоть сколько-нибудь выдающимся, что могло встревожить чужую зависть. Прожили в браке тридцать лет и, вроде бы, любили друг друга — это была не любовь-страсть, но любовь, вызывающая желание отдавать и заботиться.
Таких людей, как они, обычно хоронят беспафосно, а на поминках много говорят о душе и небе. Таких не находят в окровавленной постели с выколотыми глазами.
Соседка долго потом пила валокордин, каждую ночь, засыпая, она видела мертвых Черепановых, из глаз которых торчат рукояти кухонных ножей. Черные пластмассовые рукояти вместо глаз и ручьи крови по щекам, на подушках, на стенах. Четыре кухонных ножа. Это было не ограбление, не пьяные посиделки с выплеском страстной злости, не холодная месть, а… не пойми что. Зверство, не имеющее мотива.
Однако, в который раз перебирая фотографии с места преступления, молодой следователь по фамилии Бухарин, которого прислали из областного центра, задумчиво морщил лоб и прикуривал очередную сигарету. Что-то не давало ему покоя, какая-то деталь — и он никак не мог сообразить, какая именно.
Бухарин был человеком внимательным и педантичным. Хорошая память, умение дробить картинку на миллион деталей когда-то помогали ему выиграть все возможные юношеские областные олимпиады по шахматам, а потом привели в профессию, которая влекла мрачной романтикой, но с годами все больше разочаровывала, потому что оказалась скроена не из загадок и многоходовок, а из тонн бумажной работы и формальных допросов участников кабацких драк. Что-то в этой истории было не так.
И вот однажды, неделя уже прошла, он вернулся на место преступления, аккуратно открыл перочинным ножиком все еще опечатанную дверь, вошел в комнату, которую еще не отмыли от побуревших пятен крови, сел на неудобный табурет, сосредоточился и осмотрелся.
